Вчера меня дожидался, по словам Свет-Михалны, один товарищ из пароходства – из какого-то МКЦ. Новое явление, молодёжный культурный центр. Как уточняет Свет-Михална, товарищ давно ей известен: когда-то подвизался в активе клуба.

- Да вот и он – лёгок на помине!.. – всплёскивает она руками.

Рыжий долговязый парень, на пределе комсомольского возраста, стоя на пороге, прочесывает взглядом слабо освещённую дискотеку. Увидев нас, подходит всё с тем же сосредоточенным лицом. Свет-Михална представляет: «наш давний активист», тот произносит «я вам не помешаю?» - и мы приглашаем его сесть.

Мефистофельские складки у рта, не привыкшего улыбаться. Неуловимо похож на Володю-режиссёра, хотя у того всегда дежурная улыбочка.

Кстати, Володя улизнул на свои гастроли, мы так и не выяснили наших отношений.

Свет-Михална одаривает нас сияющим взором и торопливо уходит.

- С кем имею честь?.. – спрашиваю, не демонстрируя никакой заинтересованности.

- Геннадий Серафимович, я из хозрасчётного МКЦ, создаёмся при Фонде Молодёжи нашего пароходства... Предполагается, что нашими площаками будут Морвокзал и интерклуб...

- Занятно, занятно... Сразу несколько вопросов. Кем предполагается, что значит «площадка» – и может ли «ваша площадка» оставаться «интерклубом»?

- Это пока прикидки. За вашей спиной ничего не делаем, потому я и здесь. Значит, наша цель. Это прежде всего развитие культурных инициатив, предприимчивости молодёжи, креативности мышления, высокой культуры обслуживания и так далее.

- Обслуживание кого?

Я слишком резок и отрывист, зато парень черезчур витиеват. А формулы «так далее» и «как правило»  всегда нас уводили в неожиданное далёко.

- Ну, клиентуры, которая у нас появится.

- Минуточку. Вот видите: ещё не начали разматывать, а уже вопросы появились. Возможно, я слишком вас перебиваю. Но разскажите для начала о себе.

- Да, извините, я не представился... Гавенякин, Михаил Васильевич.

Так. Так. Ничего, переживём.

- Вы где плавали, где трудитесь?

- Я, собственно, не моряк... Работал на разных креативных должностях: на базе отдыха, в ДК культуры, в газете «Моряк Балтики»...

- Было бы неплохо, совсем неплохо, ознакомиться с уставными документами МКЦ, если они есть.

- Ещё разрабатываются, Геннадий Серафимович... То есть, вы сами видите, мы за вашей спиной – ничего, ни-ни! Это в развитие той идеи о тандеме Интерклуба и Морвокзала, помните?..

- Я слушаю, слушаю.

- Значит, так, Геннадий Серафимович. ЦК и Совмин специально приняли постановление о налоговых льготах для комсомольского бизнеса. Чтобы новое поколение советских людей...

- Понятно: жило при коммунизме!

Гавенякин кратко хохотнул, словно взлаял.

- Задумки у нас большие, Геннадий Серафимович. Это молодёжные обмены с США и Европой – кстати, можете поехать руководителем одной из наших групп!.. Далее... Это культурно-концертное обслуживание. Клиентура? – это туристы на Морвокзале, ваши моряки, будем и «Спутнику», и даже «Интуристу» дорожку перебегать. Разрушать будем их монополию. Помимо этого – экскурсии, лекции, встречи с интересными людьми, с экстрасенсами и так далее. Интерклубу или Морвокзалу – пригласить знаменитость не по карману, согласитесь, а хозрасчётному центру – вполне реально...

- Вы телевизор смотрите, Михаил Васильевич?

- Когда как, а что?

- Вчера весь вечер на манеже были эстонцы с идеей республиканского хозрасчёта. Я от души смеялся и даже плакал. Но это к слову. Продолжайте!

Далее господин Гавенякин сулит директору и его «персоналу» солидные надбавки к зарплате – от МКЦ. За что?

- Впервые слышу подобный вопрос, – без тени улыбки сообщает Гавенякин. – За административные услуги. Или, например, за работу в качестве координаторов программ. В рамках вашей договорённости с Ласкарёвым и уже наработанным опытом, мы сразу на первом этапе могли бы повысить пропускную способность Интерклуба и повысить вашу доходность...

- Остави пока в стороне доходность. О договорённости с Ласкарёвым – тоже пока рановато. Даже, скорее, поздно. А из опыта знаю, что договорённости надо фиксировать на бумаге: права, обязанности и штрафные санкции. К тому же, как я слышал, там у Ласкарёва какая-то неразбериха – они сами ещё не решили, чего хотят.

- Да, им конценцуса не хватает... А у Ласкарёва, да, проколы случаются. Вам, конечно, решать, Геннадий Серафимович. Тандем – или без тандема, мы вполне можем с вами объединиться и решать наши задачи! А надбавки руководству Интерклуба и ещё кому скажете, солидные надбавки – без вопросов: я гарантирую!..

Чем дальше слушал Салабин, тем меньше понимал – понимая, однако, всё лучше и лучше.

- Михаил Васильевич, считайте, что вы меня озадачили – а я задумался... Но продолжать разговор без положения об МКЦ и без уставных документов – я не вижу смысла.

- Договорились! Спасибо! – Гавенякин торжествующе улыбнулся, пожимая мне руку, так что Салабин спросил себя, не сказал ли чего лишнего.

Гавенякин побежал попрощаться со Светланой Михайловной. Я должен буду тоже с ней поговорить.

Иду к себе в кабинет и, наклонившись над столом, вижу надпись на календаре: Гавенякин. Дата – сегодняшняя.

Чертовщина... Но надписано моей рукой. Под гипнозом я, что ли, был?

Свет-Михална тоже ничего не поняла.

- Что вы ему наобещали, Геннадий Серафимович?

- Ничего не обещал! Но разскажите мне – что за Гавенякин? Говорит-говорит – и никогда не смотрит прямо... Всё-таки неприятно.

- Когда-то мы с ним разстались без взаимных претензий, – Свет-Михална понижает голос, – он просто с «товарищами» что-то не поделил. Была такая версия, что у моряков пытался почтовые марки менять на валюту. Ему пригрозили судом – и он перестал бывать у нас. Потом как будто руководил каким-то эстрадным ансамблем. Лучше не меня об этом спрашивать. Но странности всегда за ним водились.

- Например?

- Язык у него без костей. То в компании прихвастнёт, что его дядя служил в охране у Шверника, а то наедине кому-то шепнёт, что происходит от французского генерала – чуть ли не наполеоновских времён... Какой-то Кавеньяк – был у них такой?

(Свет-Михална специалист по-немецкому, её можно зато по Нострадамусу погонять.)

Смеёмся вдвоём: что нам за дело до Кавеньяка?

- Геннадий Серафимович! – меняется голос у дорогого зама. – От Паши нет вестей? Из Елгавы?

- Как же, звонил! Ему предложили газобаллонный микроавтобус, но я сказал, чтобы требовал бензиновый. Так вот он там, на месте, правды добивается...

Я хлопаю себя по лбу:

- А ведь у него жена бывшая в Риге – с дочками! Помогут ему рижские стены – или наоборот?

Около минуты уходит у нас на то, чтобы это соображение переварить. Потом возвращаемся к нашим баранам.

- Но ведь газобаллонный – не годится для перевозки людей? – спрашивает меня мой заместитель.

- Теоретически годится, да и «рафик»-то, по определению, пассажирское средство. Но всё же могу вас успокоить, Свет-Михална: наша областная СЭС запретила перевозку людей на газе! В сегодняшней газете. Так что если, несмотря на геройство Паши, получим газовый «РАФ» - всё равно поедем на бензине.

У ветерана интерклубной работы – тревог у Свет-Михалны в избытке: не случилось бы так, что этот МКЦ Гавенякина подомнёт под себя Интерклуб... Мы ведь, как-никак, организация просветительская, если даже не идеологическая...

- Не волнуйтесь, Свет-Михална, я ничего не обещал. Это точно. А что он обещал – я, признаться, так и не понял.

- Вот и я не пойму. Но через полчаса совещание – нам бы с коллективом посоветоваться...

И буря грянула. Мятеж. Революция. «Верхи не могут, низы не хотят...»

- Геннадий Серафимович, вот вы всё говорите убедительно, – начала Леночка-деточка надтреснутым голоском, – и всё звучит объективно, но ведь так не бывает: получается – одни отговорки. А перспектива где? И почему никаких мер к Павлу Васильевичу не принимаете? Ему что ни скажи – он отшучивается. А ведь он завхоз!..

Паша заёрзал при звуке ненавистного слова.

- ...хотя он, конечно, видит себя вашим замом. Тогда тем более – где спрос? Нина Анатольевна ходит по инстанциям вместо Павла Васильевича...

(Тут Леночка деликатничает: сама Нина Анатольевна заявляет, что ходит «вместо директора».)

- ...и спрашивает, когда его там видели в последний раз... Так никто и не вспомнил вашего Павла Васильевича!

- А давайте, что ли, возьмём наш Интерклуб на арендный подряд! – вызвалась Октябрина. – Сейчас все берут!

- Давайте! Давайте!

- Все берут, да никто не даёт, – брызкаю на них холодной водичкой. – Как вы себе это представляете? На что вы его снимете – на вашу зарплату? Или станете с моряков брать плату за вход, чтобы за электричество платить? Взять в аренду – это отказаться от дотаций. Это вам не очень понятно?

- Ну, я не знаю!.. – говорят в унисон Октябрина с Августиной. – Четвёртый год перестройки, а у нас никаких подвижек...

(«Подвижка» – новое слово текущего момента, прямо от «первого лица перестройки».)

Спор завязался: четвёртый год перестройки – или пятый?..

- Геннадий Серафимович, ведь я к вам обращаюсь!..

- Да, да, слушаю вас, Нина Анатольевна!

- Сколько к вам кооператоров от меня приходили – всё готовы были сделать, всё!.. Но наша администрация сидит сложа руки. Надо бить в колокола, идти в партком, к Кацкуну... ну, не знаю!!

- Ваши кооператоры!.. – фыркает Салабин. – Они после бития себя в грудь на другой же день пропадают как дурной сон. Мыльные пузыри, хлестаковы. В баре они всё вам красиво разскажут – а потом даже телефоны их не отвечают. Вот вам строительные кооперативы! Ведь общий у всех дефицит! Партком желает нам успеха – и умывает руки, а Кацкун... Кацкун не может нам простить, что горе-актёры здесь встретили холодный приём.

- Получается, куда ни кинь – всюду клин? – исподлобья смотрит Нина Анатольевна.

Вопрос – риторический, и я отвечаю просто взглядом.

- Давайте все пойдём к Виктор-Якольчу! – загорелась Октябрина. – А что? И пусть он выслушает нас!

- Пусть выслушает! – меланхолично отвечает Салабин.

Понятное дело, такой коллективный поход – это проявление недоверия к директору. Кацкун это так и поймёт. Но мне, подобно президенту Ливана, нечего терять, кроме дворца. А вокруг дворца – война.

- И в партком!.. – предлагает Нина Анатольевна. – Пусть нам партия скажет: нужны мы как учреждение – или больше не нужны?

- Господи, да кому мы нужны? – шепчет Вика-парторг.

Директор спешит на помощь гибнущему войску:

- Товарищи, перспектива укрепления Интерклуба следующая: мы вступили в контакт...

Оля-маленькая прыскает.

- Ой, извините!.. Я про НЛО подумала.

- ...и ведём переговоры с райобщепитом насчёт эксплуатации ресторанного зала. Сложнее с ремонтом, товарищи, а тем более с реставрацией. У реставраторов планы свёрстаны на два года вперёд, поэтому буду договариваться прямо с их профтехучилищем. Но прежде чем туда идти, надо получить финансирование. Вопрос висит ...у Виктор-Якольча.

Октябрина, пошептавшись со Свет-Михалной, тянет руку:

- А когда, наконец, будет ясность с повышением зарплаты? Совмин и ВЦСПС прошлой осенью приняли решение, а ничего не изменилось... с повышением зарплаты работникам культуры!

- А мы – работники культуры? – спрашивает маленькая Оля у парторга Вики.

Свет-Михална просит слова для справки.

- В прошлом году мы в Москве поднимали этот вопрос: относимся ли мы к работникам культуры или нет...

Октябрина перебивает умиротворяюще журчащий голос Свет-Михалны:

- Как это «нет»?! Как это «нет»? В постановлении упомянуты клубные работники!

Свет-Михална поясняет:

- Клубные работники – да, но там есть еще перечень учреждений... Интерклубы в нём не упомянуты. И вот из-за такого недосмотра...

- Уму непостижимо! – возмущаются Августина с Октябриной. – Или просто забыли нас? В стране тридцать пять аналогичных клубов – как можно их забыть?

- Элементарно, Ватсон! – произносит Салабин. – В стране нет резины!

Все смолкают и смотрят на директора. А он даже не краснеет. Краска тоже кончилась.

Оценив паузу, Свет-Михална продолжает:

- Наш ЦК никак не добьётся от ВЦСПС, чтобы этот пробел устранить. Больше вам скажу: даже если мы окажемся в этом списке, это мало что изменит – ведь постановление целиком не выполнено!

- А что я говорил! – сыплет соль на раны сорвавшийся с цепи директор.

- Всё равно добиваться надо! – требует Октябрина.

- Совершенно верно! – вдруг становится директор на сторону народа. – Я предлагаю послать в Совмин и ВЦСПС коллективное письмо – нет, не просто наше с вами, а от всех интерклубов подписи собрать!

Со всех сторон раздалось поддакивание.

- Конечно, в свете новой политики мы, как учреждение идеологическое, – зажурчал голосок Свет-Михалны, – отходим сейчас на второй план...

- Как это на второй план?! – возстаёт Октябрина. – Нам твёрдо надо держать свою линию – только так мы добьёмся повышения!..

Часть голов обернулись к директору.

- Товарищи, это верно, что лобовой пропагандой и замазываньем дыр мы больше не занимаемся... Но в народной дипломатии, в сфере человеческих контактов – мы своё место по-прежнему достойно занимаем!

От знакомых и популярных терминов лица засветились надеждой.

- Вот именно! – впервые объединились и горячо одобрили Вика с Октябриной.

Если бы понимал это долбанутый генсек! – что наш народ, стоит лишь его воодушевить, способен горы свернуть и моря передвинуть.

Подводя итоги, директор обязался в течение недели связаться с коллегами по всей стране и согласовать с ними письмо в Совмин и ВЦСПС.

За чаем в баре Свет-Михална сообщает:

- Вчера на выступлении Надиного «Ручейка» бразильцы были вне себя от умиления.

«Ручеёк» - это детский ансамбль из Дома учёных, а его руководительница Надя – наша активистка.

- Да, кстати!.. Была у меня перед этим Калерия... – говорит мой заместитель, на что я реагирую, мне кажется, внимательно-спокойно.

- ...и разсказала свою новость.

Так, так...

- У неё важная перемена в личной жизни: повстречался ей один замечательный человек, перевернувший всю её жизнь. Говорит, что готова на край света за ним пойти.

Салабин холодеет.

- Ну что, я только рада за неё!.. – по-старушечьи хихикает Свет-Михална. – Жаль, что для клуба она теперь потеряна. Просила вам передать, что, к сожалению, бывать у нас не сможет.

- Всё меньше и меньше нас на челне, Свет-Михална! – говорит заместителю озабоченный директор. – Сумеем ли выгрести против волны?

В улыбке и глазах её прочесть ничего не могу. И понять, что я чувствую, не сумею тоже.

     *     *     *

В сентябре 1989 года, во второй половине дня, Геннадий смотрел в свою чашку кофе, поданную буфетчицей Катей, и раздумывал над мировыми событиями.

К событиям, безпокоившим Геннадия в ту минуту, относились: решение Венгрии открыть границу с Австрией, чтобы тысячи немцев из ГДР могли попасть в ФРГ; образование в Польше некоммунистического правительства (Салабина, бывшего коммунистом лишь формально, это всерьёз безпокоило); загадочное падение члена Верховного Совета СССР Ельцина с моста в Подмосковье... Наконец, ещё и набеги эстонских шофёров-дальнобойщиков на склады ленинградских заводов.

Но не только заводов. В прошлую ночь у Салабиных ночевал родственник – «Рейн из Эст-уóнии», как он представился сквозь входную дверь. Прежде чем заночевать, он со своим напарником увязались за Натальей в детский сад, там Рейн поговорил с заведующей и натырил из подвалов детсада несколько электромоторов, пакет алюминиевых уголков и связку медных трубок.

Переночевав, эстонцы подарили Салабиным бутылку «Старого Таллина» и укатили.

Рейн был зятем двоюродного дяди Салабина: тот после войны демобилизовался в Эстонии – да там и женился на деревенской девушке с острова Хийумаа. Геннадий и Наталья с Ростиком дважды гостили у дяди Василия и тёти Кунильды, а вот Лялечку туда свозить не довелось. Ничем она эстонских комаров не порадовала. Оценить же красоты острова, по малости своей, она бы ещё не смогла.

Когда Рейн с товарищем легли спать, Наталья вздумала учить Геннадия жизни: видишь, как люди действуют? Подбирают. Что плохо лежит! А ты живёшт как лопух, ни от директорства твоего толку никакого, ни от образованности, ни от чего!..

- Ты хочешь, чтобы я воровал? – спросил он жену тяжёлым голосом. – Я лучше умру. Но этого не будет!

- Нечего было детей заводить! – сердито бросила жена и стала стелить ему отдельное ложе, на раскладушке.

Размышляя об этих передрягах, несомненно, происходивших при осознанном попустительстве генсека, Геннадий не сразу заметил чьё-то присутствие рядом. Когда поднял голову, то встретил изучающий взгляд Ильи Почемучкина, увидел девушку рядом с ним...

Девушку необычной красоты.

[Здесь, дорогой читатель, мы остановимся и переведём дух... Хотя бы потому, что в нашей истории делать этой девушке совершенно нечего, она вся целиком принадлежит к историям Почемучкина.]

- Здравствуйте, дорогой Геннадий Серафимович! – преувеличенно раскланялся Почемучкин.

- Здравствуйте! – пропела красавица.

- Знакомьтесь, Геннадий Серафимович: славистка, русистка из Японии... (он назвал имя, которое Геннадий тут же забыл: Сулико, Сумико или Илдико...)

- Так вот почему я вчера читал Акутагаву! – произнёс Геннадий со значением, глядя в глаза красавице и ещё не видя, что девушка и Почемучкин держатся за руки.

(Вчера он стал читать Акутагаву, чтобы отвлечься после разговора с женой.)

- Садитесь, прошу вас! – пригласил он нежданных гостей. – Чаю, кофе?

- Виски! – ответил Почемучкин, ставя на стол флягу зелёного стекла.

Салабин и бровью не повёл, только призвал буфетчицу Катю.

Забегая вперёд, дорогой читатель, сразу скажу, чем похвалился Почемучкин, когда его подруга отлучилась в туалет:

- Она дочка миллиардера и полукровка, тут американцы постарались... Ничего получилось?

Слово «миллиардера» у Ильи прозвучало сверхзабавно: он картавил покруче Кацкуна – но совсем по-другому.

Говорили в основном мужчины. Илдико (но это имя, кажется, венгерское) или Сулико (только это – грузинское) – значит, Сумико участвовала только односложными «да» и «нет», «ну» и ещё «может быть».

- А как ваши друзья-писатели, как этот Егор-экскаваторщик?

- Я к нему достаточно нежно отношусь, но он же прозаик, мы редко видимся: когда он проставляется, в основном. Привычки у него остались экскаваторщицкие: побольше породы выдать на-горá.

- А тот мальчуган с интересной фамилией?

- Ну, ему ещё расти и расти! Он пока про панков пишет. При всём моём нежном к нему отношении, он Жванецкому не конкурент.

- А разве писатели конкурируют? – удивился Салабин. – Ведь у каждого особый стиль!..

- А у каждого издателя – особый взгляд! – парировал Почемучкин. – Вынуждены конкурировать писателя, чтобы взгляд издателя задержать на себе. Там такие страсти бушуют, доложу я вам!

- Понятно! Не на страницах, а в коридорах. Ничто не ново под луной.

Русистка Сумико не задала Геннадию вопросов по его вчерашнему чтению, а он не спрашивал о её интересах в русской литературе. Тот факт, что Почемучкин держал её за руку, не прибавлял Салабину доверия к ней. Её юный возраст заставлял предполагать, что она ещё студентка-младшекурсница. Рядом с долговязым, неандертальского вида Почемучкиным красота Сумико казалась особенно драматичной.

- Да, – вспомнилось Геннадию, – не из ваших ли друзей некто Гавенякин?

- Мы знакомы, но похвастаться дружбой с ним я не могу.

- Он приходил с прожектом Молодёжно-культурного центра – и с той поры его не видать.

- Миша – человек увлекающийся, с ним надо быть начеку...

- Хлестаков он, что ли? Или Ноздрёв?

- Несмотря на моё нежное к нему отношение, я вынужден с вами согласиться. Только теперь он, кажется, прочно встал на якорь: нашлись люди с деньгами и с идеями, учредили на имя Миши партию «за выход граждан из СССР вместе с территорией»...

- Ничего себе!.. – поражённый, воскликнул Геннадий. – Я думал, меня уже ничем не удивишь!

Почемучкин хитро улыбнулся.

- Мы мало что знаем на этом свете.

- И что – эта партия узаконена? – усердно допытывался Салабин.

- Пока без регистрации, но в телефонной книге должна появиться – как общественная...

Подбирая слово, Почемучкин запнулся.

- Олганизашiя? – подсказала Сумико.

- Даже не организация... Инициатива! – со знанием дела ответил Почемучкин.

- Ну что ж... – со вздохом облегчения произнёс Салабин. – По крайней мере, МКЦ нам больше не грозит!..

Придя в доброе расположение духа, он спросил:

- Илья, а вы ни разу не были внизу в каминном зале? Нет? Тогда приглашаю вас обоих!

Но мы туда, читатель, не пойдём. Ничего интересного там не прозвучало и не произошло – разве что танцы с Сумико по очереди, под транзистор, и состоявшийся переход Почемучкина с Салабиным на «ты».