– Рейдеры… Нынче любой школьник вам смачно расскажет, что такое рейдерский захват и как он осуществляется. А что такое «рейдер» изначально? Андрюха, ты у нас всегда был энциклопедистом…

– А так и есть, Гриша. Рейдер в переводе с английского – набег, захват. Изначально – это военное судно, ведущее самостоятельные боевые действия на морских коммуникациях противника. Только на кой тебе эти рейдеры сдались? Да и проблемы наши, я думаю, не очень-то соотносятся с тактикой рейдерских наездов. 

– С волками жить – по-волчьи выть, – проговорил Лукашевич. Пословицы и поговорки были его хобби.

– Ты знаешь, любопытно, – возразил Зацепин. – Ведь бодаемся мы с тенью. А если встреча с этой публикой состоится, то, глядишь, и нам кое-что станет ясно. А поедем к ним на твоём джипе, – Григорий Ефимович взглянул на Лукашевича. – Он у тебя круто выглядит. А ты сойдёшь за моего охранника, ибо выглядишь так же круто, как и твой джип.

– У матросов нет вопросов, у галемов нет проблемов. А? Как звучит? Ха-ха-ха… Это я недавно вычитал у одного современного классика. У него вся чушь нашей жизни на матерщине замешана: банкиры, киллеры, проститутки, педерасты… плюс глубокая восточная философия на мелкой русской водице.

– У Пелевина что ли? – поинтересовался Андрей Петрович. Не дожидаясь ответа, он обнял свой самовар и понёс его на кухню.

– Пусть Андрюха свою посудину до зеркального блеска начищает, а мы с тобой давай-ка сразимся. – Лукашевич завёл шахматные часы и стал расставлять фигуры. – Давненько не брал я в руки шашки… По три, по пять? Тебе сколько минут ставить?

– Послушай, Саш, а ты со своей «крышей» беседовал? Они что-нибудь об аукционе знают? – Хотя всё было оговорено, стратегия определена, тактика действий намечена, Зацепин не мог переключиться с главной заботы последних дней.

– Григорий, нет у меня никакой «крыши», и не нужна она мне. Я ни у кого ничего не крал. Ангар мы на кредит у дирекции нашего Института выкупили. Перестроили, отремонтировали, оборудование установили. Всё сделали сами. Поначалу какая-то городская шпана пыталась наезжать, но потом всё прекратилось. Мы – не торговля. Мы – производство. Хотя скромную охрану пришлось организовать и в штат ввести. Лишние накладные расходы…

– Да, вляпались в капитализм! Вся страна стальными дверьми захлопнулась, железными решётками загородилась. Охрана… Охрана… В школах, детских садиках, больницах… Их же тысячи, десятки тысяч! Как же раньше мы обходились без этих дармоедов? А их одевать надо, зарплату выплачивать надо… И всё это повисло на шее обнищавшего народа.

– Счастье не вечно, печаль не бесконечна. – Лукашевич понял, что шахматных баталий сегодня не будет, погрустнел, поднялся из-за стола и подошёл к окну. На улицах Городка зажглись фонари. Чёрные ветви разросшихся лип отбрасывали тени на стены и окна стоящего напротив дома, и он казался отгороженным от мира мрачной покачивающейся сетью. – Григорий, я не понимаю, ты хотел бы всё вернуть к старым советским временам? Снова диктат, директивы, «тройки» вместо судов, снова лагеря и миллионы невинно расстрелянных? – Лукашевич был добрым и покладистым человеком и, даже когда сердился, говорил с грустной улыбкой. – Ты, наверное, и сейчас с партбилетом не расстался? Небось, в КПРФ состоишь? А случись – изменится ситуация, выберут в президенты Зюганова, так ты и меня экспроприировать примешься? На Колыму отправишь?

Зацепин взглянул на друга со злостью и жалостью одновременно.

– Англичане когда-то говаривали: кто царствует на морях, тот владеет миром. Сейчас говорят: кто владеет СМИ, тот управляет миром. Сашка, друг мой милый, не было никаких десятков миллионов. Все добросовестные историки, получившие в девяностые годы доступ к архивам ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ, скрупулёзно подсчитали, что за тридцать пять лет, с 1921-го по 1956-й,  было арестовано и сослано в лагеря не более двух с половиной миллионов человек. Смертных приговоров было вынесено около семисот тысяч, и не все они были приведены в исполнение. А бухгалтерия в этих конторах работала чётко.

Нет, нет, – видя, что Лукашевич пытается что-то возразить, он решительно выдвинул вперёд обе ладони, предлагая другу повременить. – Ты уж дослушай, пожалуйста, до конца, чтоб нам с тобой к этому больше не возвращаться. Ты вспомни Александра Зиновьева. Писатель, философ, махровый диссидент, изгнанный из СССР. Вернувшись в Россию в конце девяностых, он просто возопил: «Люди русские, опомнитесь, остановитесь! Куда вы толкаете родину свою? Если б я мог предвидеть такой конец, я бы слова плохого супротив социализма не написал бы…». Вот где она – истина. Но её не видно и не слышно. На экранах «ящиков» кривляются другие лица. И им очень хорошо платят за эти кривляния. Настолько хорошо, что они и сами уверились, что именно они изрекают истины.

Лукашевич стоял у балконной двери, вертел в руках белого ферзя и терпеливо слушал.

– Ни в каких партиях, Саша, я нынче не состою. Хотя партбилет в письменном столе лежит, как память о былом. А Зюганову президентство не светит. Не тот размах и не та глубина. Но все продвинутые и независимые философы и социологи Запада в один голос твердят, что потребительскому капитализму западного образца жить – всего ничего. Он кончается. Он обречён. Задача «гомосапиенсов» в том, чтобы не дать ему в агонии погубить планету.

Зацепин, когда говорил что-то выстраданное и наболевшее, всегда делал несколько шагов в одну и, повернувшись, несколько шагов в другую сторону. Но в комнатке у Андрея Петровича это оказалось невозможным. Григорий Ефимович печально улыбнулся, вспомнив, как кто-то рассказывал ему про граффити на городской стене: «Ваш капитализм – дерьмо!». Потоптавшись на месте, он продолжал.

–  Александр, детство у нас было разное. У тебя – твой Харбин. У меня – вся наша огромная и чудесная страна. Но молодость и зрелые годы мы прожили вместе. Согласись – они были прекрасны.

– В молодости, Гриша, жизнь прекрасна в любых, даже самых мрачных условиях, потому что молодость – это всегда прекрасно. По определению.

– Эх, дружище, история нас рассудит. Жаль, не доживём мы до этого. А я убеждён, что будущее принадлежит социализму. Тебе это покажется странным, но я пришёл к выводу, что социализм – это по существу первая за две тысячи лет существования христианства попытка на практике реализовать заповеди Христа о равенстве и справедливости.

– Ага, особенно с учётом гражданских войн и репрессий.

– А ты вспомни Евангелие: «Не мир пришёл принести Я вам, но меч…».  Добро только в борьбе может одолеть Зло. Как сказал когда-то давно один хороший советский поэт, добро должно быть с кулаками… Ошибки и жертвы при этом неизбежны. Не ошибается тот, кто ничего не делает, не блуждает тот, кто никуда не идёт. В нашем социализме ляпов и ошибок было  предостаточно. Но только социализм как система сможет спасти цивилизацию от хищнических инстинктов накопительства и чрезмерного потребительства. Иначе планете нашей – хана. Только социализм может инстинкты эти укротить и ограничить.

 Не будем вспоминать загубленные промышленность, сельское хозяйство, армию… Ты вот у Андрюхи спроси, что с высшей школой стало. Он тебе скажет, что нынче добрая половина московских ВУЗов готовит специалистов на уровне советских ПТУ. А что со школьным образованием? Это же мрак невежества! Вспомни, сорок лет тому назад Джон Кеннеди плакал, что США проиграли Советскому Союзу космос на школьной парте! Теперь же наши недоумки принялись копировать предельно бестолковую американскую систему. А протаскивание в страну «ювенальной юстиции»?! Это же вершина идиотизма. Только «омбудсменов» нам теперь и не хватает!

Андрей Петрович сидел за столом и барабанил по столешнице пальцами. Ему не нравились подобные споры друзей, и он ждал паузы, чтобы сменить тему. Обстановку разрядила Татьяна Сергеевна.

– Григорий, чего расшумелся? Пошли-ка все на кухню, попьём чайку. Пирогов не осталось, но есть печенье. Или давайте я вас ужином накормлю. Вы у меня сегодня, как провинившиеся школьники, без обеда остались.

– Танечка, мы уходим. Поздно уже. И внукам вашим спать пора. – Зацепин разбирал и сортировал разбросанные на столе бумаги и брошюры. – Саш, все канцелярские расходы ложатся на твою фирму. За понедельник девочки смогут всё распечатать и размножить?

– Смогут. 

– Ты оторвись завтра от своих буржуйских дел. Почитай всё ещё раз, отредактируй, сгладь шероховатости. Андрюш, ты как во вторник? Вечером соберёмся у Александра? У тебя тесновато…

– Соберёмся. Во вторник у меня вечер свободен.

Лукашевич и Зацепин неторопливо шли по Городку. Молчали. Александру Георгиевичу почему-то стало грустно. Он вспоминал Харбин, в котором прошла жизнь двух поколений Лукашевичей. Зацепин шёл лёгкой пружинящей походкой, и мысли его крутились вокруг Городка. Он не мог смириться с мыслью, что благополучный, вполне жизнеспособный кусочек подмосковного города может быть сметён с лица земли.

Из оперативного донесения.

Лукашевич Александр Георгиевич, 58 лет, образование высшее. Внук белоэмигрантов. Женат. Двое детей. Учредитель частной фирмы «Элгорм». По Москве и области перемещается на личном автомобиле «Лексус» гос. № В222ТУ 150 RUS. В акции противодействия принимает активное участие. Входит в организационное ядро. Предположительно, может быть использован в дальнейшей разработке «Проекта» при условии сохранения своего бизнеса.