Сцена IV.
Лужайка и клумба с цветами – с естественным уклоном влево, к ограде, перед фасадом особняка Силантьева. На заднем плане сад, повыше крон деревьев – деревянный терем в псевдорусском стиле. Справа – примыкающая к дому галерея с бюстами древних. Дочь Силантьева Татьяна – в инвалидном кресле-каталке. С ней юноша в футболке и черных нелетних брюках, на плече перекинут пиджак. Сидит на корточках, тушит под башмаком сигарету.
ТАТЬЯНА. Привет. Это мой верный рыцарь (показывает на юношу). Железный – как и твой в каминном зале. Сергей. Возит меня на лекции на коляске. У него теперь даже кличка такая – Шофер.
СИЛАНТЬЕВ (протягивает руку). Привет, Шофер.
СЕРГЕЙ. Лучше по имени. (Нехотя поднимается с корточек).
СИЛАНТЬЕВ. Ого, независимый. (Целует дочь, секунду держит ее в объятиях и присаживается на каменный бордюр, обрамляющий клумбу. Сергей также принимает первоначальную позу). Молодец, что приехала. У нас сегодня большой ужин. Весь хурал народный соберется.
ТАТЬЯНА. А – этот ваш День осетра, знаю. Мы ненадолго.
СИЛАНТЬЕВ. Никаких ненадолго. Должен же я показать, какая у меня дочь.
ТАТЬЯНА. А вот такая (разводит руками). Лучше не показывать. Мы не останемся.
СИЛАНТЬЕВ (вставая). Ну вот, теперь она уже говорит «мы».
ТАТЬЯНА. А как надо?
СИЛАНТЬЕВ. Ну, скажем, - я и мой друг…
ТАТЬЯНА. Хорошо – я и мой друг.
СЕРГЕЙ. А почему она не может сказать за нас «мы»?
СИЛАНТЬЕВ (вспыхивает). Да потому что я и она – это «мы», а ты и она – это еще неизвестно что! И еще потому что тебя давно пора учить манерам, молокосос! В приличном обществе люди не усаживаются так, словно нужду справляют…
СЕРГЕЙ (лениво встает, цинично сплевывает). Слушай, Танек, я же говорил, не надо было меня сюда тащить. Пойдем отсюда.
СИЛАНТЬЕВ. Что! Да я тебя, щенка… Виктор, охрана! (Зовет охрану).
СЕРГЕЙ (выхватывает из пиджака пистолет, смеется). А че Виктор-то? У нас тоже не оружие пролетариата. (С деланой неспешностью уходит).
ТАТЬЯНА. Сережа! (Пытается подняться из кресла).
Вбегает охранник.
Шеф, звали?
СИЛАНТЬЕВ (растерянно). Да вот – с птенцом проблема. (Усаживает дочь в кресло).
ОХРАННИК. А… выпал из гнезда… Там один тип от нас выскочил. Я подумал… Ладно, я на вахте. (Уходит, что-то сообразив).
СИЛАНТЬЕВ (пытается обнять дочь). Я не хочу упреков, но ты… теперь ты сама смотри, с кем связалась…
ТАТЬЯНА (высвобождаясь из объятий). Связалась? Да что ты понимаешь! Он же единственный, кто связался со мной! Других просто нет в природе. Я же паралитичка – ты же до сих пор этого не понял. Ты же слепой – или делаешь вид, что слепой…
СИЛАНТЬЕВ. Что ты говоришь, Таня, миленькая…
ТАТЬЯНА. В тебе столько уверенности в себе непробиваемой, что ты просто не способен поверить, что твоя дочь убогая. Так и зовут ведь вслед – убогая…
СИЛАНТЬЕВ. Да какая ж ты убогая – ты лучше всех! Вот кто действительно убогая, так это твоя мать. Та тоже вечно связывалась с ненормальными. Я был единственным нормальным человеком в ее жизни…
ТАТЬЯНА. И угробил ее жизнь окончательно.
СИЛАНТЬЕВ. Ты что несешь, не смей! Это я - я терпел ее сколько мог!
ТАТЬЯНА. Да ты был рад избавиться от пьющей жены и калеки-ребенка… Ты просто разлюбил нас обеих…
Силантьев на мгновение прикрывает уши руками..
Неправда! И слышать не хочу - я терпел ее сколько мог!
ТАТЬЯНА (со злорадным ликованием). Вот именно – терпел! Теперь ты сам это сказал…