(Мишурин и Силантьев на галерее. Над садом сгустились сумерки, дело к закату. Софья сидит в деревьях слева на скамье).

СИЛАНТЬЕВ. Второй месяц жарища стоит! Опять сгорит все на полях-то…

МИШУРИН (взволнованно). Не могу понять – неужели тебя не смущает все происходящее? Ведь бред же полнейший – этот ваш День осетра! Этот ваш мэр, эта прокурорша с этой… ну – что в красной комбинации, этот Ритуалыч, - это ж все щедринские персонажи! Да у них и фигуры-то карикатурные, присмотрись!

СИЛАНТЬЕВ, А что фигуры? Есть ничего…

МИШУРИН. Если ничего, так только твоя Софья и была ничего. И та ушла от этих скоморохов.

СИЛАНТЬЕВ. Ушла – так вернем. (Неожиданно замечает Софью). А, вон и она. Ты что же, дружок, пренебрегла обязанностями. Все же королева бала…

СОФЬЯ (встает, подходит к галерее). Что? Ты сказал – бала? Это сборище клоунов ты называешь балом?

СИЛАНТЬЕВ (раздраженно). Ну хватит мне праздник-то портить! Словно сговорились оба – скоморохи, клоуны… Люди есть люди. Им иногда и без собственного достоинства побыть хочется, и человеческий облик потерять.

МИШУРИН. Это добровольно и в здравом уме-то?

СИЛАНТЬЕВ. Оно, конечно, цинично, но каждый из них знает, что за участие в этом вечере, в этом Дне осетра, будет поощрен. Подарком или иначе – заказ какой-нибудь получит от города или продвижение по службе, если чиновник.

МИШУРИН. Но это же свинство, Андрей!

СИЛАНТЬЕВ (обнимая подошедшую жену). Еще какое, Сергей Ильич. Еще какое. Такая поросятина, что, бывает, и самому тошно…

МИШУРИН. Так зачем?

СИЛАНТЬЕВ. Ну так я же сам и оживил этот праздник когда-то… Как это у вас, докторов-то… реанимировал. Ведь в этом есть какое-то немыслимое сочетание плебейства с аристократизмом, док. Чтобы так вот – невзирая на приличия… сказать ближнему в лицо что думаешь. Ведь человечество подохнет от чего? Ты думаешь, оно подохнет от экологии, от того, что загадит окружающую среду? Нет, док… оно сначала подохнет от так называемого двойного стандарта… от того, что захлебнется в нечистотах вранья… Ведь посмотри – мир разваливается от вранья… (Смотрит далеко – поверх сада).

МИШУРИН. Ну так хамством этого не предотвратить!

СИЛАНТЬЕВ. А, может, хамство – оно правдолюбие и есть? И упражняясь в хамстве, мы упражняемся в правдолюбии? Вот косится на нас Европа – и варвары мы, и биомасса нецивилизованная, и алкаши, и поработители. Но только не надо ей понять замысел бога о нашей душе. Не дано ей понять безмерного пространства нашей внутренней свободы! У них как ведь там – твоя свобода кончается там, где начинается свобода другого. А у нас и там она не кончается. Она там только начинается. У нас же сплошная полифония, контрапункт, многоголосие. Нам же друг другу в душу лезть надо, влезть да и увязнуть там. Мы же все пронизаны друг другом и время от времени надо устраивать полный апофеоз этому чувству. (Пауза). Нет, ребята, что ни говори, а он нам нужен, этот День осетра…

(Из каминного зала доносится хохот и чье-то бряцанье на гитаре, потом чьи-то скандальные причитания. Внезапно дверь на галерею открывается, появляется голова Ритуалыча).

РИТУАЛЫЧ. Ага, вот он где, Нравственный-то наш! Идите разнимать свару, без вас уже не обойтись. Прокурорша сцепилась с Редькиным, а Погосян полез под юбку к этой штучке в красном. Говорит, держит руку на пульсе здоровья нации…

СИЛАНТЬЕВ (хохочет, громогласно вещает). Пусть каждому воздастся по грехам его и каждый соберет урожай с нивы, им возделанной!