***

1

Звезда в ночи прополыхала —

То вещий знак, как ни возьми.

А поутру сказали СМИ:

«Скорбим — Распутина не стало.

Он звался совестью страны

И был известен президенту...»

Лукавый век! Но власти ренту

И со смертей иметь должны.

2

Чредой печальной русские утраты:

Белов, Распутин, ране — Кузнецов.

Источит ржа их палицы и латы —

Доспех тяжёл для вызревших юнцов.

Трёх выбрал Бог из сонма предвоенных

ВА-БАНК

Я с жизнью играю ва-банк.

Ведь я осознала не вдруг,

Что каждый завистливый — враг,

А враг — это лучше, чем друг.

Любимый ступил на порог

И стал испытаньем меня.

Зато научить меня смог

Быть льдиной в объятьях огня.

Мой друг, ты меня насмешил

И сам себе нынче не рад…

Ты стать мне врагом поспешил,

Быть другом страшнее стократ.

***

Валентину Устинову

***

Тихий дом, вековые ракиты,

Гроздь рябины на рыхлом снегу;

Очертания неба размыты,

Хриплый ворон присел на слегу…

У забора — хоккейные клюшки,

На берёзе — скворечник пустой;

Припорошенных сосен макушки

Всё шумят и шумят надо мной.

Вдоль дороги заснежены брёвна,

Наклонился малинник в саду;

Дверь подвала скрипит полусонно,

Крошки шлака дымятся на льду...

Заметает позёмка пригорки,

А на кухне, у тёплой печи,

Танка — пятистишие, в дословном переводе — короткая песнь. Как вместить в пять строк весь мир, все свои чувства? Японские поэты делали это в течение многих столетий с удивительным искусством, ясностью, простотой. Они были влюблены в человека, им был открыт его внутренний мир, и они читали в нём, как в книге. Тайная жизнь природы также раскрывалась перед ними, они входили в неё, как в собственную душу. Поэты созерцали её тайны, как бы не прилагая усилий. И ещё они были потрясающе наблюдательны.

ПО БОЛЬШАКУ

Сумрак январский, да ветер равнинный…

Ходко иду я по трассе машинной,

Кутаюсь, жмусь.

Ветер звереет, тепло выдувая…

Вот они, прелести нашего края,

Вот она, Русь.

Ни огонька, ни рычанья моторов.

Кто тут живет, среди этих просторов,

Этих полей?

Так далеко мне еще до ночлега,

Хоть бы какого догнать человека —

Всё веселей!

Но никого не видать на дороге.

Пусто и вьюжно…И призрак тревоги

Бродит в душе.

РОДОСЛОВНАЯ

Всё, что рдело-цвело до нас,

Прорастает в родном краю…

Дон издревле течёт — в Дамаск,

Где слоистую сталь куют!

Дон сбивает волну к волне,

Тесно судеб кладёт венцы.

И хопёрцы идут ко мне,

И на берег зовут донцы.

Пашут крепи, челны смолят…

Точат шашки, равняют строй…

Дон умеет ковать булат —

Век за веком, за слоем слой!

***

Со свежего листа… Душисто веет снегом,

Декабрьский день цветёт нежнее миндаля.

Соприкоснулась вновь со слишком близким небом

Такая ж как оно, прохожая, земля.

Но зябко снег пушит, теряя санный волок,

Уж прорубь в облаках синеет через край.

И знаешь, если мрак и оголтелый холод

Я не переживу, — ты не переживай.

Не простирай тоски и горестней, и выше

Посеребрённых звёзд и выдохнутых роз.

Считай: в цветущий сад я ненароком вышел —

***

Скоро вьюги, а небо грозово

Морщит тучи над чернью реки.

И томит меня тайное слово

Фиолетовым блеском тоски.

Что томишь меня, тайное слово,

Не похожее с виду на смерть?

Что ты тучи сгибаешь грозово?

Чтобы молнией в душу влететь?

ЧЕРНОКРЫЛАЯ БАБОЧКА

Чернокрылая бабочка

   с желтой каемкой на крыльях

Сумасшедше проснулась

   двадцатым числом октября.

В приболотных полянах

***

Время немилосердное,

   дай удержать тебя за руку.

Ну куда ты, скажи, так спешишь?

День этот давай проживем заново,

Набело выстелем жизнь!

Время неуловимое,

   да случилось ли то, что прошло?

Было ль, не было ль — так причудливо

Древо памяти расцвело.

Время неисчислимое,

   ведь прервется однажды твой бег?

Подари мне на память, любимое,

Из осколков твоих оберег.

Время, времюшко,

***

А взрыв зари над городом все выше.

Засеребрились листья, лепестки.

Зарделись, словно вдруг смутились, крыши,

Зарозовели в белых стенах ниши,

Очнулись, дрогнув, свежие ростки.

И, словно металлические, травы

Холодным блеском вызывают дрожь.

Течет по небу неземная лава.

Шоссе в ее лучах шумит шершаво.

Не потому ль, что часто долбит дождь?

И эта неуемная дорога

Опять до горизонта пролегла.

Стоят березки, словно недотроги,

В ромашках тонут беленькие ноги.