ПРЕДВЕСТИЕ

Не век тебе, красавица, затворничать,

У зеркала наряды примерять.

Ужо тебе манерничать и вздорничать,

Шелками шить да бисер набирать,

Да пожимать недоуменным плечиком,

Рисуя неприступность на лице —

Судьба уже взлетела ясным кречетом

И острым взором выискала цель.

Спасёшься ли в пруду заледенелом?

Укроешься ль меж жухлого жнивья?..

Как разольется алое на белом —

Ах утица, ах горлинка моя!

***

***

Вынул душу с-под черного камня:

веселись на метельном свету!

Но она повлажнела боками

и опять норовит в темноту:

ослепило дневное сиянье,

ужаснул аромат бытия, —

слишком долго хранила молчанье

ты под спудом, живица моя.

Вытирай свою потную кожу,

не пугайся оставшихся дней!

Мы не станем, конечно, моложе;

мы не будем, конечно, умней.

Но, смотри, как горды в колыханьи

под покровскою вьюгой цветы...

Кроме воли, любви и дыханья

ГОРОД МЫШКИН

Приваливает белый теплоход.

И ощупью идут по шатким сходням

туристы иностранные гуськом

обозревать российскую глубинку,

какой-то город Мышкин — на холмах

три сотни домиков. На волжской крутизне

над жёлтыми обрывами берёзы,

как бабы деревенские, вздыхают

и шепчутся, завидя иностранцев.

Заманивает солнце в куполах

двух-трёх церквушек. В липовых аллеях

кричат вороны, ездит детвора,

сверкая спицами, разбрызгивая лужи.

***

Как медленно топятся печи…

Не скоро, видать, холода.

Да всё же не сбегать в заречье —

настыла густая вода.

Вся речка забита шугою —

попробуй пробиться сквозь лёд,

когда он идёт полосою,

а сверху метёт и метёт.

Невольно вздохнёшь о свободе,

о жизни на том берегу,

где счастье заблудшее бродит.

Найти лишь его не могу…

У БЕЛОГО МОРЯ

I

Как древние греки,

ОБЩЕЖИТИЕ НА МОРШАНСКОМ ШОССЕ

Г. Сокрушаеву

Проживал здесь народец отпетый,

Заводской и фабричный народ…

Городская окраина, где ты?

От железных ворот — поворот!

Мне встречаться с тобой расхотелось.

Что ж над памятью сердцем стенать?!

А, бывало, смеялось и пелось

В этих нищих барачных стенах.

Эти стены мне снятся и снятся,

Застят свет, громоздясь по ночам.

Неудачное место для счастья,

Но мы счастливы были и там.

БЕРЕЗОВАЯ РОЩА

О чем грустишь, березовая роща?

Какая дума тяготит твой ум?

Гляжу на свет сквозь крон цветущих толщу

И в твой зеленый вслушиваюсь шум.

Встревоженно ты шелестишь листвою,

Спеша всю душу мне открыть опять.

И я качаю тоже головою,

Не в силах мысли горькие унять.

Здесь на Руси печалям нет предела...

Давай в тиши, родная, постоим.

А всё, о чем поведать ты хотела,

Пойму и так я по слезам твоим.

***

РОМАШКА

Все песенки ветра туги и воздушны,

А травы шуршат, на ветру подсыхая,

И только ромашка, случайно живая,

Белеет, встопорщив подмёрзшее ушко.

И всё хорошо, и жить, слава Богу,

До первого снега ещё три недели,

И небо по-прежнему будто высо́ко.

Деревья как будто ещё не старели.

И всё для неё так легко и понятно:

Оттаяли лужицы в полдень горячий,

И шмель одинокий вперёд и обратно

Над лужицей скачет, как маленький мячик.

***

Поэт — ума лишённый человек.

Он равен воздуху над крышей,

Босой земле и ощущеньям свыше.

Поэт — ума лишённый человек.

А вы — разумны и великодушны,

Спокойны в меру, в меру же важны.

И ваши руки, ваши души

Необходимы всем, нужны.

Своим покоем и доверьем силе,

Своей простой, нормальной красотой

Вы уважение — не заслужили —

Завоевали крепкою рукой.

Но не обидьте святости доверья

***

Из детских открытий Господнего мира,

Из маминых сказок на сон,

С берёзки, во поле маячащей сиро,

Из бора, таящего звон,

С пробитой копытцем журчливой криницы,

Из песен и плачей как стон —

Слетают ко мне дивнопёрые птицы

Утраченных нами времён.

На пень отшумевшего древа присяду,

Они — в полукруг на пеньки.

Орлу и пичуге по чину и ладу

Из сердца дам корма с руки.

Они мне споют, что нашли-потеряли,

Как пили из вечной реки.