«Мне кажется, что бабочки не умирают, / они летают между разными мирами, / и если кто-то хочет весточку послать оттуда, / то прилетает это маленькое чудо, / ведь не случайно над могилами родных / витают бабочки как весточки от них…»

«Никогда не достичь нам границ мирозданья, / Никогда не понять смысл того, что в нём есть. / Божий дар, или всё же Его наказанье / Это всё, или так — всякой всячины смесь? / Всякой всячины мы нахлебались с избытком, / Ею плотно набив, под завязку мозги. / Ну и что? сколько было открыто, забыто? — / Даже в прошлое смотришь — не видно ни зги…»

«Белоствольные наши красавицы / И без зелени хороши. / Вы верхушками неба касаетесь, / Достаёте до самой души. / Небо синее, тонкие веточки — / Вот таким было мамино платье. / Это словно от мамочки весточки / И родные её объятья…»

«Ветла грустила о былом, / дремала тёмная вода, / метнулась чайка и крылом / разбила зеркало пруда. / Затеял рой стрекоз игру, / и ласточка грозу звала, / и ты шептала — не к добру, / к печали бьются зеркала…»

«Прилетел он к нам, скорый на встречу, / Тучей белых назойливых мух, / Появился внезапно, под вечер, / Закружился, как тополя пух. / У берёзонек выбелил кудри, / Пышным кружевом лёг на траве. / И, багрянец кленовый припудрив, / Весь растаял, лишь выплыл рассвет…»

«Пишу заметки на полях войны, / Обрывки дневников и хроник. / Здесь у обрыва обнажились корни, — / Вот так и мы / Цепляемся за пядь родной земли, / В которой нас однажды похоронят. / Пока мы живы. Молоды. Пьяны. / Надеемся и держим оборону…»

«Выше небушка не вырасти / ни на суше, ни в воде. / Нет на свете большей сирости, / чем свивать гнездо нигде. / Прописался глупый скворушка / в раззолоченном раю. / Как живется, серо перышко, / у могилы на краю?»

«Я не знаю ни сна, ни покоя, / я забыл, что такое покой. / Феофан, стариковской рукою / ты меня от ненастья укрой. / От дождя — сыплет пятые сутки, / от бензиновой вони шоссе. / Это ангелы? Нет, это утки / ходят в парке по сладкой росе…»

«Не засыпай: упустишь миг / рожденья чуда, / когда цикадам вторит крик / ночной пичуги, / когда жемчужина-луна — / каратов десять — / небесного коснувшись дна, / все сорок весит…»

«…И вот она — на блюдечке, бери, / осенний дождь её омыл изрядно, / плеснув, как брызги, солнечные пятна / к ногам неспешной северной зари; / и вот она — от медного гроша / и до седин ревущего пульсара / идёт к тебе ни молодо, ни старо, / на вечный круг вспорхнувшая душа…»