Иван отогнал от себя первую мысль и прильнул ко второй: может – не в этот год, не в завтрашнего Иоанна…

   Но все события двух истекших дней предстали перед ним уже в новом свете и на о. Петра он смотрел уже другими глазами.

   - Чадо, возьми в горнице требник, он под божницей на столе.

   Иван исполнил требуемое.

   О.Петр открыл книгу на закладке и показал Ивану:

   - Это отпевание, сын мой. Будешь читать, моей души спасения ради, отсюда – и до сих пор. Это самое малое… А если душа позволит, то и далее – по сю пору.

   - Слушаю, батюшка!

   Он уже не задавал вопросов, можно ли это делать не-священнику: по всей видимости,  в городе не было человека, который мог бы отпеть о.Петра, а благочинный Школзин в счет не принимался.

   И опять о. Петр прочитал его мысли.

   - И отпевать, и крестить мирянин может, если по большой нужде. Вот если бы Робинзон обратил своего Пятницу в христианство, то и крестил бы его.

   Иван не знал, кто такой Робинзон, поскольку в их начальной школе учитель читал им только то, что сам любил. Но память на незнакомые слова у Ивана была хорошая, и он задумался над этими словами, еще ни о чем не спрашивая…

   О. Петр вернул его к их собственным обстоятельствам:

   - Там вон, на тумбочке, книжица… Не та, а поменьше… Осторожно с ней!.. Она не для всякого, да и разсыпается…

   Он взял ее из рук Ивана и бережно перевернул несколько листочков.

   - Книжечка эта – на сербском языке, а написал ее сербский святитель Николай… Но, видишь, вклеены странички с русским переводом, а привез ее с собой во Францию из Белграда один русский эмигрант, офицер. Он и передал мне эту книжечку в камере, за день до смерти. Бог один знает, как он сберег ее при обысках и на этапах… А как у меня ее не забрали? Чудо, не иначе!

   - Не пойму я, батюшка! Вам ее во Франции отдали?

   - Во Франции, чадо, я не бывал. Получил я эту драгоценную книжку в Нижнем Тагиле, а вывезли офицера тайно из Франции агенты НКВД, или ГПУ, не знаю, как оно тогда называлось. Вот и дивлюсь, как удалось ему эту книжечку сохранить – может, НКВД посчитали ее неопасной, раз она не по-русски напечатана… Видишь, эти вклейки он сделал уже на Урале. Не иначе – Богородица агентам глаза заслонила!.. Береги же книгу эту!

      Взволнованный этими словами, взял книжечку Иван, не зная, скоро ли возьмется он за чтение. Но едва он раскрыл страницы, как бросились ему в глаза некие слова, написанные каллиграфическим почерком: «Почему Тот, Кто сотворил нас по великой любви и своей любовью повсюду окружает, – почему допустил Он гибель этих трех прекрасных воинов – и множества других, чьи мертвые тела стали наилучшим украшением этого страшного поля? Ведь я знаю, что их любовь к своему Творцу никогда не ослабевала!»

   - Да! Почему? – мысленно повторил вопрос Иван.

   «Недалеко от истины то, что ты говоришь и о чем спрашиваешь, славный ктитор Раваницы. Если бы я, разумный и безтелесный дух, принужден был бы облечься в смертное, обреченное тлению тело, то благословил бы тот час, который бы меня от него освободил. Смерть страшна лишь для тех, кто разделен с предметом любви, но не для тех, кто жаждет соединиться с Любимым. Смерть – гроза для любящих царство земное и веселье для избравших Царство Небесное. Где сердце человека, там и его дом родной.»

   - Где сердце человека – там и его дом родной! – согласно откликнулась душа Ивана и эти слова, в тот миг, заслонили для него все им предшествующие.

   - Спаси Христос, чадо! Теперь оставь меня, я помолюсь Господу. А ты читай, родимый, те псалмы, что я указал, и познакомься с отпеванием. Если будет непонятно, спрашивай…

   Так и прошел остаток понедельника:  Иван в горнице, будто школьник за уроками, читал псалтирь и требник, а о. Петр удалился в алтарь своей потайной церкви – и они уже друг друга не видели до самого отхода ко сну.