II.
А мы между тем едва не забыли о чувствах самого Ивана – со свалившимся на него сиротством и совсем неожиданным бременем быть старшим в роду.
Известие о смерти отца и матери больно кольнуло его среди радостей встречи с женой и сыном, поднялось волной, когда зарыдали сестры, а в сердце поселилось только утром, когда он вышел на родное крыльцо.
Там уже сидела на ступеньке одинокая Маша – при виде его сестра поднялась и они молча, ни слова не говоря, пошли на погост.
Продолговатый холмик с деревянным крестом укрыл от Ивана ту, о которой так мало в жизни думал, но всегда ощущал – как воздух, разумеющийся сам собой. Он отвернулся от Маши, чтобы скрыть набегающие слезы… Когда почувствовал, что голос уже его не выдаст, спросил:
- А где отец похоронен?
- Не знаем! – придавленно прозвучал ответ Маши. – Последнее письмо было… из-под Харькова.
Потом Иван ходил к матери один. Вспоминать ходил: ее глаза, на всем свете единственные; ее руки, всегда занятые работой; ее материнские шлепки, которые было так легко пересчитать. Которых больше не будет – но не потому, что Ваня уже вырос… Вспоминались слова отца Петра, что наши родители – только врата для нашего появления на свет, по воле Творца; и что все у Бога – живы… Но это не усмиряло боль сокрушения о том, что мать не получила от него той любви, которую должна была получить.
Подумалось о том, что могила матери – наилучшее место, где он будет читать полученную от отца Петра книгу.
Он поднимал глаза к небу, к плывущим по нему облакам, к летящему ветру и шумящим деревьям. И снова видел деревянный крест – веря, что мать знает его мысли и чувства, такова должна быть милость Божия к ней, потому что она – просто людям не известная святая.
Перетекали мысли к неизвестной могиле отца – если была она, эта могила…
Иван выпрямлялся, шевелил плечами, пытался улыбнуться Небу: пусть видят отец и мать, и брат Михаил – Крепилины живы, как бы горько ни было на свете!
Без отца и матери жизнь была совершенно другой. Ее как бы отрезало от чего-то важного и нужного…
А жить – куда денешься – надо. Сам Бог велит, сказал бы приснопамятный батюшка Петр. Вот и Машу надо замуж выдать. Да и Дашку бы устроить…
А за кого?