III.
В этих мыслях и чувствах не сразу заметил Иван женины заплаканные глаза. На его расспросы Улита ответила взмахом руки:
- Да просто… наше бáбье!..
Но глаза оставались больными все же дольше, чем могло продолжаться обычное «бáбье». И он снова обнял Улиту с тем же вопросом.
- Да… с соседкой поссорилась!
Но не было у них такой соседки, не было. И он потребовал правдивого ответа.
- Да Зойка это, Зойка!.. – опять махнула рукой Улита.
Иван никакой Зойки не знал.
- Да есть одна такая заноза!.. С Крюковских Верхов.
Слово «заноза», будто вспыхнувший экран кинопередвижки, осветило Ивану его недавнюю, уже подзабытую встречу…
Он поправлял стожок сена, кое-как собранный Улитой в его отсутствие, когда прямо на него вышла из кустов незнакомая молодуха:
- А мне-то говорят: Иван пришел!.. А я говорю: и глазам не поверю, пока не пощупаю!..
Она рассмеялась мелким рассыпчатым смехом, глядя испуганно-вызывающе, но Иван опустил глаза и увидел, что руки у женщины дрожат.
Он ничего не ответил, но и не продолжил свою работу, а женщина возьми да и поклонись ему до самой земли:
- С победой тебя, служивый!
- Взаимно! – ответил Иван, поднимая очередной навильник сена.
- А я – кого победила? – игриво спросила женщина. – Уж не тебя ли?
Иван искоса бросил взгляд: глаза у женщины стали дерзки и вызывающе заблестели.
Он не спросил ни откуда она, ни как ее зовут, а когда оперся на вилы, то и след ее уже простыл – только в ушах осталось эхо: «…пока не пощупаю!..»
Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и докончил начатое дело.
А теперь у жены его больные глаза. Эх… сарафанное радио, что ли?..
- Ну и что? – спросил он Улиту. – Что она тебе?..
- Да мне-то она никто! – медленно, будто в раздумьи, ответила Улита. – Только мне проходу не дает…
- Во – новость! – удивился Иван. – Да она парень, что ли?..
А сам подумал: «Уж не ведьма ли? Не стало бы беды!..»
- Да ты ей что – должна?
- Да ладно, забудь! – с каким-то смущением ответила Улита. – Обойду ее десятой дорогой…
…Но как было обойти десятой дорогой Любу, с детства ближайшую подружку?
Неделей позже Люба с Улитой уединились в баньке и долго там шушукались… И хотя париться не парились, да и вовсе не топили, но вышли оттуда пунцовыми и с мокрыми глазами.