Когда Улита провожала мужа к Любе «как на войну», то, расставшись с Иваном, она какое-то время зря простояла у оконца в сенях – недоумевая, почему Ивана не видать на дороге. А так хотелось посмотреть вослед…

      Иван же зашел в хозяйственный сарай, когда-то служивший хлевом – и там, среди собранных отовсюду пиленых досок, кусков фанеры, брусьев и клочков рубероида, прислонившись к бочонку с капустой, стал невидим для остального мира.

      Его обуревали дивные чувства… Дело отчасти было в том, что ему во сне явился отец Петр. Иван испросил у о.Петра благословения на странствия по вдовствующим домам Заволожской округи, на что отец Петр перекрестил Ивана – и растаял. Ивану хотелось верить, что это и было благословением – хотелось, потому что было яснее ясного: этого жребия Ивану не избежать.

      Кроме того, Ивану было совестно сознавать свое счастье в обстоянии стольких несчастий вокруг. И он старался обмануть себя, преуменьшая свое счастье, говоря себе, что это не он счастливый и достойный, а жена у него – чудо Божие, что такую жену и не мог Господь оставить вдовой.

   Но тут отрезвляюще вспоминались рукописные записи в книге сербского старца: что счастье на земле не идет ни в какое сравнение с благодатью Небес. Иван соглашался с этим – как с истиной, превосходящей возможности простого человека и потому недоступной Ивану, так сильно зависящему от своей крохотной горячей личной любви.

      И он зашел в сумрачный сарай помолиться о том, чтобы дела его не шли ему в осуждение, чтобы страх Божий оставался при нем во всяком случае, чтобы ум его не сбивался с пути и душа его уязвилась бы к любви горней, высшей…

      - …Да с тобою направляем, – воззвал он к ангелу-хранителю, – получу у Господа Христа-Бога моего велию милость!..

      Он стоял в стуже мертвого сарая и не чувствовал, что качается вперед-назад, как тростник, колеблемый внешними, и как человек, колеблемый внутренними силами.

*   *   *

      Как ни хоронилась от соседок Улита, а скрыть свою тягость не смогла.

      - Что это ты, подруженька, как утица ступаешь? – обратилась к ней на улице Фотинья.

      Хоть соседка и не близко жила, а вот поди ж ты: принесла ее зачем-то нелегкая!..

      - Да как-то просто так… задумалась!.. Дорога скользкая!

      - А мысли у тя хорошие! – одобрила Фотинья. – Прям на лице написаны!

      В тот же день все уже знали – может, кроме дальней жительницы Любы. И все пришли гурьбой Улиту поздравлять – со своей наливкой и закусками… И очень удивились, что в доме у служивого Ивана нет ни капли самогона.

      - Тебе, Улитушка, теперя нельзя! – наставительно сказала Надежда, сама ни разу не рожавшая. – А тебе, Иванушка, ой как можно! На радостях!

      - Вот родим – тогда и радоваться будем! – разсудительно ответил Иван, прекрасно видя, куда ветер дует.

      - Какие-то соседи у нас квёлые, поглядите, бабоньки! – с притворным задором выкрикнула Зоя. И не без умысла добавила:  – А ить ищо не пост!

      В самом деле: подступала масленица – и это был не пост, а сплошное гулянье и катанье.

      - Улитушка! – умильно проговорила Зоя. – Отпусти муженька ко мне на блины, пущай как сыр в масле покатается!

      - А мука у тя откель, кума? – вмешалась до сих пор молчавшая Галина.

      - Ой! – отмахнулась Зоя, лицо ее сморщилось. – Не мука, а мýка!

      - А несправедливо – по желанию! – взвизгнула Надежда. – По жребию надо!

      - Он что у меня – игрушка по лотерее?! – вскипела Улита. – Никакого жеребия! Вот приходите завтра с Любой, а без Любы ничего не будет!

      Иван слушал из Васильковой клетушки: не было сил смотреть.

      - Ладно! – упавшим голосом согласилась какая-то из женщин, послышались шушуканья – и наступила тишина.

      Спустя минуту Улита заглянула к Ивану:

      - Ушли, слава тебе Господи! И все гостинцы оставили… – и, скрывая волнение, спросила Василька:

      - Сын, хочешь пирожок с черникой?

      Усадив Василька в горнице с лакомством, Улита обернулась к мужу:

      - А ты что молчишь? Не тебя касается?

      Иван ответил на вызов:

      - Меня – не касается! Ты моя жена! За всю войну я не в ответе. Или не так, жена?

      Улита издала звук, похожий на стон или мычание…

      - И мне ведь, Ваня, жалко их! Но ты мой муж – ведь так?

      - К чему вопросы? Твой я, твой!

      И закричал в дверь горницы:

      - Василек! Иди сюда!

      Показав на сына, спросил Улиту:

      - Это что: тебе не ответ?

      Потом легкими ладонями охватил ее живот, еще совсем не заметный:

      - И это не ответ?

      Лаская ей шею, приподнял подбородок и прошептал на ухо:

      - Не для того я кровь проливал за вас, чтобы вас обманывать!

      В эту ночь все уснули не на своих местах: Василек – на медленно остывающей печи, а Улита – на груди у мужа, сидящего в неудобной позе за столом.

      Уже заполночь муж и жена укладывались как положено.