Установив сети, рыбак поужинал спиртом, который теперь добывал у знакомой санитарки Нины Федоровны (жизнь его, как видите, налаживалась); затем закусил хлебом с чесночной колбасой и лег спать.

Для чего же Иржана занесло сюда? Какие таинственные цели манили смуглолицего человека, заставляя углубляться в лабиринт мертвых переулков? Так уж случилось, что пришельца влекла мечта хорошо подзаработать, и сияла она в пустоте дворов и в гибельной тьме вонючих подъездов, как безымянная звезда, противиться ее воле было так же сложно, как отказаться от выпивки и угощения или от дружеского участия женщины. Если верить давешнему нанимателю, делать Иржану ничего не придется.

Скользкая глина, пересекаемая мутными потоками, вздувалась пузырями, так что Евгению Владимировичу пришло в голову, что он ступает по мертвой кладбищенской земле. Но и это необоснованное соображение лишь подогрело азарт искателя приключений; все больше и больше путник удалялся от городских улиц и теплого жилья, от желтого света фонарей...

Кому придет в голову усомниться, как реагируют милиционеры на явление пожилого алкоголика, трясущегося, как желе, с перепуганной невнятной речью и вытаращенным глазом?

Расскажу эту историю, как слышала ее от покойного Вити Хрящева, а он, в свою очередь, тоже от покойного Юрия Анатольевича Саломаты, бывшего учителя физики и географии, местного барда и романтика, спившегося по принципиальным соображениям и умершего при неясных обстоятельствах. Вот вкратце этот рассказ – он заслуживает быть записанным вне зависимости от того, насколько правдивы изложенные события.

Кровавую площадь заволокло странным туманом. Казалось, внезапно наступило какое-то новое время года – время темных и гнусных сумерек. Во мгле и тумане шныряют всевозможные нетопыри и чавкают широкой вонючей пастью. Вот какая картина сама собой нарисовалась в неверном свете угасающего дня...

Покружив над Елкино, вертолет едва не высадил пассажиров, как папанинцев, на льдину. Но, усмехнувшись такой перспективе, летчик все же посадил машину на твердую землю в полукилометре от деревни. Затем, дождавшись, пока седоки выгрузятся, условился – по телефонному звонку – вернуться за ними ориентировочно к вечеру следующего дня.

Нетрудно убедиться, что каждый шаг дается мёртвому с необыкновенным трудом. То, на что у нас уходит мгновение, у них растягивается в мучительную процедуру. Иначе говоря, чтобы пройти короткий путь от школьного крыльца до первой цветущей яблони в саду, покойник потратит не меньше двадцати минут – и каких! сопровождаемых тягостными вздохами, похожими на унылые причитания осеннего ветра…

Слова свои дядя Марат сопроводил острым настороженным взглядом, помолчал, а затем невнятно и торопливо заговорил про деревню Нижние Буйки, в которой еще в марте потеряли командира жилконторы. Ушел человек на реку водки попить – ну, ушел и ушел. А обратно не вернулся. - Куда же делся? – коротко спросил один из прибывших чиновников. - Нуу, - сказал на это дядя Марат и погрузился в молчание...

Дело в том, что вечер выдался не совсем обычный. В тайге, обступившей «Версаль» с трех сторон, оживленные лунным светом зашевелились духи мертвых зверей. С грозным видом они скользили над полянами, скрытыми высокой, посеребренной лунным сиянием травой, или стояли на берегу просторной топи, которая, в их нынешнем бесплотном состоянии, не была для них преградой.