Это был обычный понедельник, а значит, около двенадцати дня, Лика возвращалась домой. Она хорошо поучилась: контрольную работу по математике написала на пять, а во время урока физкультуры смогла пробежать кросс быстрее всех. Она все сделала, как нужно, думаю, что вы согласитесь? По дороге домой Лика заметила, что за ней увязался бездомный пес. Сначала уличный пес пробирался тихо и не подавал никаких звуков. Просто шел по пятам. Но как только Лика скрипнула ключом, то есть открыла дверь в квартиру, как пес тут же оказался сначала в прихожей, а потом и на кухне, под столом.

Не всегда мне хотелось идти в школу вместе с Колькой, а что делать?.. Учились в одном классе, да и сидели за одной партой... Такое решение проблемы с моей неуспеваемостью пришло в голову Марье Митрофановне. Будешь сидеть с Колькой — появятся в дневнике пятёрки! Списывать на уроках — это ещё ничего, почерк у Кольки разборчивый, да и своей головой думать не нужно. А что делать с ним... по дороге в школу? Если бы он согласился ворон со мной попугать или в классики попрыгать, так нет — все два километра до школьного крыльца бубнит под нос правила, теоремы и географические названия. Я даже папе на него нажаловалась, и он меня обрадовал.

Звездочки красивые
В темноте летят,
Смотрим в звездопад.
Осень надвигается,
Скрючилась трава.
Скоро распластается
Золотом листва.
На плечо могучее
Я лицо склоню.
Что ни день, то круче я
Милого люблю.

Иван стоял перед зеркалом и оценивал хищный лик человека, заросшего густой недельной щетиной. Он лечился шесть дней, но болезнь не сдавалась. Не помогали ни пиво, ни портвейн, ни водка. И вот нежданно-негаданно к небритому и всеми забытому Уклееву заявился друг детства — выбритый и никем не забытый провинциальный банкир Семен Сидоров. И не один, а с бутылкой ирландского виски. Друг детства тоже на треть облысел, а полное отекшее лицо указывало на легкую степень опьянения. В его печальных глазах стояли слезы. Скромный серый и очень дорогой костюм еще более подчеркивал глубокую печаль банкира.

Конечно, Святки — время, когда царит нечистая сила, — должны начаться только через неделю, однако не следует забывать, что Барбара Брыльска — католичка, поэтому для неё Рождество уже наступило, и её бесы уже пришли. В том, что Лукашин — бес, нет никаких сомнений. Он не просто кажется другим человеком, наглым, бесцеремонным и развязным, — он становится другим существом, и даже о том, что должен носить очки, вспоминает лишь к середине второй серии.

Жило-было, не тужило польское местечко Долгиново. Пять тыщ — населения. Из них три тыщи — евреи. Оно и понятно, Западная Белоруссия, бывшая черта оседлости в Российской империи. И жили-были в этом самом местечке Блауфогели, большое семейство: братья, сестры, родные и двоюродные, тетки и дядья, троюродные племянники, девери и золовки. Много их было, Блауфогелей. И среди них — сапожник Боря со своей женой Фирой и двумя маленькими мальчиками Сёмой и Мишей.Жило-было, не тужило польское местечко Долгиново. Пять тыщ — населения. Из них три тыщи — евреи. Оно и понятно, Западная Белоруссия, бывшая черта оседлости в Российской империи.

Как предполагал Горшков, в ходе рождественского представления должно было произойти преображение «принцессы готов» в русскую красавицу Снегурочку, а орда мазохистов играла бы роль нечистой силы. Как-то так. «Ну, вот же она, эта чертова дача! — после получасовых поисков нужного дома обычно выдержанный, как и полагается хирургу, Горшков саданул в сердцах по рулю. — Вот и упомянутый в приглашении снеговик, который должен "весело размахивать" флажком!» Телефон Николая разрядился еще в больнице, подзарядить устройство хирург собирался по дороге, но забыл дома подзарядку. Ну, это не самое страшное. Главное, чтобы хирург инструменты у больного внутри не забывал. Думаете, такое только в анекдотах бывает? А зачем тогда специальная медсестра инструментарий до и после операции пересчитывает?

14 июня «Очаков» ещё не был готов для совместного выступления. «Очаков» выходил в море для пробы орудий. Во второй выход с его возвращением связан важный эпизод. Он имел роковые последствия. Я напомню. Команда была подготовлена к борьбе… Имел место общий подъём и настрой на активные действия. Командир Глизер — человек скверный, команда в отношении него была предубеждена. Это всё вместе и привело к столкновению между нами и офицерами. Когда крейсер сделал остановку, кочегарная команда только что сменилась. Они были после вахты изрядно уставшие. И — обратились к нам, зная, что мы против властей… Что делать?

С чего бы мне печалиться, не знаю, но только сижу на крылечке и печалюсь. Тепло в перелеске, дождинки стекают по кедровым иголкам. Этим славным капелюшечкам есть охота набрать по пути крупности, чтобы затем с иголок падать на землю звучно. Уж такие они славно тяжелые — ровно гирьки магазина леспромхозовского. Возьмут да шлепнут! Потом сызнова озвучатся. Надоело мне печалиться, пошел в хилый здешний урманчик. Лежат сучья корявые и там, и тут. Что сказать о них? Ну, в свое время отвалились от деревьев. Усеяли рыхлый песочек.

Я шагал еще несколько минут, пока не заметил трансформатор на курьих ножках и за ним — тропинку над каким-то ручьём, что тёк в сторону моря. Радости моей не было предела: сейчас увижу Каспий! Но пройдя несколько шагов, я заметил собаку. Породистый питбультерьер сидел спиной ко мне, и грустными глазами смотрел на меня, вывернув шею… "Отчего ты так грустишь, пёс", — хотел спросить я его, но промолчал. Всё же неловко заговаривать с незнакомыми собаками.