Райская философия. Самым не ревнивым мужем был Адам, а самой верной женой — Ева. Райские споры. "А ведь я бы мог жениться и на обезьяне", — сказал Адам. — "Да ни одна обезьяна на таком, как ты, не женится", — ответила Ева. Причины открытия Закона Архимеда. "Пошел в баню!" — сказала жена Архимеду и вытолкнула его за дверь. Тогда Архимед отправился мыться к соседям и, не жалея чужую воду, налил ванну до краев. Так, благодаря жене и жадности, Архимед и открыл свой закон.

И вот тут случилось совсем уж невероятное: Зинаида, этот бронетранспортёр с глазами, вместо того чтобы выдать в ответ привычный многоэтажный мат, от которого наверняка прокисали даже её годовые бухгалтерские отчёты, вдруг сразу сникла, шмыгнула своим могучим носом, опустила голову, и, не сказав ни слова, скрылась в дверях. Как это красиво говорится в любезных романах? «У героя от удивления отвалилась челюсть». Нет, у Ивана ничего отвалилось. Рано ещё отваливаться. Возраст ещё не подошёл. И волосы у него на голове дыбом не поднялись (там, честно говоря, уже и подниматься-то было нечему).

Я прикипела к нему всей душой и хотела бы этих прогулок, мучительно ждала его первого поцелуя, первого шага навстречу мне, — а ему завидовала местная шпана, мои дружки по разбойному детству. Они смеялись над его невинными прогулками, а он никогда не хотел примкнуть к нашей команде. И вот они вынесли страшный вердикт: мне надо расстаться с Агранатом! Или — или, я должна выбрать: он или они! Возглавлял шпану мой брат, мой близнец, человек одной крови и силы со мной, и разорвать с ним отношения я никак не могла.

На подоконнике стояло блюдечко с малиновым сиропом. Прилетела оса и давай над блюдечком кружиться. "А ну вали отсюда!" — сказал Дима. "Нет, не вали", — сказал его брат Леня. "Пусть летит в лес", — сказал Дима. "Нет, пусть здесь летает", — сказал Леня. Оса покружилась и села на блюдечко.

Чего только не увидишь на городских прудах в Москве в погожие денечки. Зачастил я по доходам отдыхать на берегу пруда. На юг то денег все не хватает. Как только пригреет майское солнышко, я туда — загорать, оздоровляться. Доступное развлечение. Ну и поработать маленько там же в охотку. Впечатлений набраться. Не юг, конечно, а все-таки… И так уже которое лето встречаю у пруда. Вот и пару лет назад еще до катаклизмов, обрадовавшись теплой погоде, я устремился по привычному для меня маршруту на берег за три остановки от дома. Недалеко, правда?

В пятницу, ближе к вечеру, тронулись. Парфентьево, Сергиевский, Коробчеево, Маливо — это ещё знакомые по велосипедным поездкам места. Потом пошли уже незнакомые Горки, Ново-Покровское и дальше, дальше, дальше. А вокруг — действительно красота! Нет, её невозможно прочувствовать на расстоянии и в воображении! Её надо видеть, слышать, осязать. Ею нужно дышать. Только тогда сможешь понять и Есенина, и Рубцова с их постоянно щемящими душу, истинно русскими мотивами. Именно тогда захочется тебе присесть на какой-нибудь неприметный бугорок, выпить водочки, зажевать её сладкую горечь куском чёрного хлеба с обычной луковицей и почувствовать, как стало легко и свободно на твоей зашоренной, зашторенной и замусоренной какими-то совершенно глупыми, суетливыми мелочами душе.

Жила под пионовым кустом лягушачья семья. Жили дружно, весело. Только одно огорчало. Самый младшенький был трусишкой. Уж как ему не говорили, что ничего страшного нет за кустом, но всё напрасно. Сидел всеми днями и ночами ни жив, ни мёртв. Так и остался бы на всю жизнь трусом, если бы не один случай. Как-то раз ночью Лягушонок почему-то не спал и как всегда сидел и трясся от страха. На небе, одна за другой вспыхивали звёзды. И вдруг одна из них полетела вниз и упала в лужу, что была около куста. Лягушонок от страха даже побелел.

Я побежал, чтобы это солнце удержать. И вот оно уже совсем близко — качается на низеньком кустике. Я даже зажмурился от такой красоты. А Валька от радости в ладоши хлопает. Наверно поэтому я скатал маленький ледяной комочек и начал рисовать им на снегу. Вроде как мелом на доске. Просто хочется изобразить всё-всё на свете. И солнце, и заснеженные кусты, и необыкновенную птицу. И много-много других радостинок…

Шишок по ночам стучит всё громче и громче. Чихает окаянный дедок шибко-прешибко. Кашляет запечно. В подклети старыми горшками гремит, будто им там стало тесно до невозможности. Небось, утруждается в такой старательности, чтоб доказать: я самый большой знаток всяческих северных интересностей. И деревенских, и прочих дремуче лесных. По всему дому стук да грём, и всё же нет отроку никакого дела до шустрого домового.

Стрекоза, ухватившись за острый конец Пёрышко, расправила крылышки, а перед ней, чуть ниже, распахнул свои Мотылёк. Какие великолепные паруса получились! Ветерок с большим удовольствием подгонял Перышко-кораблик, и они быстро помчались к берегу.