Как приятно прогуляться по солнышку в погожий день. Особенно хорошо пройтись после затяжных ненастных дней. Идешь себе, поглядываешь по сторонам, девушками любуешься. Одни положительные эмоции! Наконец-то после долгой непогоды выглянуло теплое весеннее солнышко. И хотя дома ждали неотложные дела, да и почту проверить не мешало бы, но торопиться домой не хотелось. Прогуляюсь еще немного! — решил я и, желая удлинить дорогу к дому, свернул с привычного маршрута на боковую улицу. Может быть, я и ошибаюсь в дальнейшей оценке описываемых событий, предположения построены лишь на догадках, но если и ошибаюсь то, скорее всего не сильно. Итак!

Русакову сорок. Одинок, двое детей в пору оставления школы. Приличный работник солидной фирмы, обеспечен. Впрочем, беспечен в смысле употребления жизни как все. Отсюда жена, красавица, переместилась к другому, чем, как выяснилось после краткого естественного периода, не особенно досадила гражданину. Вот и жил Русаков у приятеля на даче — до города полста верст, самое то. И приятелю славно, ибо жилец, получается, дачу охраняет, и Русакову, как человеку несклонному к толпе, достаточны почти еженедельные посещения приятеля, а то и с компанией — опять самое то. Собственно, располагался наш друг в небольшом домике на краю надела, что выторговала себе у приятеля матушка, отошедшая недавно в мир настоящий, тем самым хатешка самым благим образом подошла.

Убористым почерком там было начертано следующее: «Ученику седьмого „В“ класса, Александру П… разрешается ходить в школу с усами! Ибо они есть предмет кавказской гордости! Но носить их на своём лице вышеозначенный ученик имеет право только при условии хорошей и отличной успеваемости!» С тех пор прошло полвека. «Предмет кавказской гордости» не сбривал ни разу! Вот только насчёт успеваемости в моей жизни было не всегда!..

Приняли внятно, Валера кричит: «Ну что, банзай!» Ветрина хваткий, окромя нас ни один нормальный в акваторию так и не сунулся. Я посомневался: какого-де рожна, все в наличии, — действительно, в заводи тихо, в кают-компании уютно и мило. Однако хмельные разговоры — про баб, разумеется, да прочие воспоминания — разворошили молодого беса. Словом, развернули паруса.

"Понимаете, дядя Толя… Судьба сыграла со мной злую шутку. Вот вы скажите мне, кто я, по-вашему? Высокая птица, успешный человек! А оно, знаете, как бывает? Школа, лицей, университет, стажировка… и дальше по карьерной лестнице. А потом раз — дипломат! Дядя Толя, мне уже сорок четыре года… Сорок четыре! У меня должность, высокий оклад, я пользуюсь уважением в обществе! В голове — куча знаний — нужных и ненужных, в записной книжке — тьма каких—то фамилий… всё коллеги, знакомые, временные друзья".

Хорошо пройтись утром по тихой просторной воронежской улице облитой солнечным светом, чистым, как улыбка младенца, да простится мне литературная банальность образа! На склоне лет пришлось зарабатывать на жизнь ночным сторожем литературного музея Маршака, детского поэта, известного любимца советской пионерии, оттуда и этот обманчивый образ.

На правой створке дверей были изображены муки Господни: избиение плетьми, тяжкий путь восхождения на Голгофу, распятие… На левой — святые деяния Господа и содеянные им чудеса. И в самом низу — воскрешение Лазаря. Возникла неловкая пауза: я переводил взгляд с Серёги то на восставшего из мертвых Лазаря, то на Деву Марию… Площадь замерла… Голуби на Святой Деве разом перестали ворковать и гадить и теперь крутили своими острыми змеиными головками вслед за мной: Лазарь, Серёга, Дева Мария… и обратно…

Такие разные лица: с абсолютно правильными, выписанными так художественно, чертами лица, которые не портят даже чуть удлиненный нос и как-будто обиженный рот. С глазами и разлетом бровей таким, что миг застывает и превращается в вечность. С тою почти нездоровой белизной кожи, которая, в контрасте с черными длинными ресницами, навевает воспоминания о морозном лесе, где каждая темная веточка и хвоинка покрыта белым инеем. Все это, в сочитании с безукоризненно гладким лбом, рождает желание и представление души о юности.

Работает Санька на мукомольном складе грузчиком (пардон: сейчас грузчиков нету. Сейчас — технические работники. Правда, работа та же, что и у грузчиков, и зарплата такая же. Зато называются согласно современным веяниям и новому штатному расписанию). Работа тяжёлая и грязная от постоянно висящей в воздухе мучной пыли. Зато есть возможность для воровства. Это Саньку устраивает, тем более что за восемнадцать тысяч положенной ему, как грузчицкому техническому сотруднику, зарплаты ворочать пятидесятикиограмовые мешки без всякого денежного приварка грустно, смешно и совершенно оскорбительно.