Такие разные лица: с абсолютно правильными, выписанными так художественно, чертами лица, которые не портят даже чуть удлиненный нос и как-будто обиженный рот. С глазами и разлетом бровей таким, что миг застывает и превращается в вечность. С тою почти нездоровой белизной кожи, которая, в контрасте с черными длинными ресницами, навевает воспоминания о морозном лесе, где каждая темная веточка и хвоинка покрыта белым инеем. Все это, в сочитании с безукоризненно гладким лбом, рождает желание и представление души о юности.

Работает Санька на мукомольном складе грузчиком (пардон: сейчас грузчиков нету. Сейчас — технические работники. Правда, работа та же, что и у грузчиков, и зарплата такая же. Зато называются согласно современным веяниям и новому штатному расписанию). Работа тяжёлая и грязная от постоянно висящей в воздухе мучной пыли. Зато есть возможность для воровства. Это Саньку устраивает, тем более что за восемнадцать тысяч положенной ему, как грузчицкому техническому сотруднику, зарплаты ворочать пятидесятикиограмовые мешки без всякого денежного приварка грустно, смешно и совершенно оскорбительно.

"Проституция всех видов и воровство — следствие войн и революций. Я, конечно, проституток люблю, ибо вполне христианское призвание. Но не всех видов… И вообще, цивилизация и нравственность несовместимы, ибо прогресс насаждает знание и показывает самый широкий спектр человеческих проявлений. Бессмысленной становится любая единица и, значит, нравственность. Получив право, добыв возможность, обретя свободу, человек становится циничным".

Спустя многие годы Лена несколько самонадеянно написала, что Вишневой был «лидером курса», но это, конечно, не так. Дискретность литературного сообщества, особенно студенческого, вовсе не предполагает каких-либо лидеров или вождей. Здесь каждый был сам за себя, а порой и с самим собой не находил что делать, о чем косвенным образом свидетельствуют ранние самовольные уходы из жизни некоторых из наших ребят. О лидерстве здесь нечего говорить. У Лены Черниковой, Наташи Соколовской и болгарки Ивы Николовой была своя девичья компания в 9\11, вот там и главенствовал, там и блистал Вишневой со своим многознанием...

Вот в один из таких тяжелых дней, да еще в понедельник, я и поспешал в местное отделение Союза Писателей России, надеясь, что ее руководитель известный писатель и хлебосол, внук дяди Митрия, сумеет вправить мои извилины на старое место. На это де­ло рука у него, как нельзя, легкая. Легче пера... Вознесенный лифтом на шестой этаж, я, еще переступая по ко­ридору с осторожностью, — не расплескать то, что в голове, издали заметил приоткрытую дверь в кабинет внука дяди Митрия и царящие там какое-то оживление. Которое бывает обычно или перед хорошей выпивкой, или тогда, когда писательскую организацию озадачивает своим присутствием известная поэтесса...

И тут я замечаю, что мой сломанный стал совсем доломанным. Крылья покрошены мелко, как на салат оливье. А колёсики вообще свёрнуты. В голове от ярости всё начало прыгать и меняться местами, поэтому Ирка всё никак не находилась. «Ничего, — думаю, — и её найду, и в прятки наиграюсь на неделю, точно». Я сто раз весь дом облетел, так что топливо и горючее совсем закончились. И язык на сторону стал отпускаться, как хвост у лайнера. И тут я заметил, что дверца шкафа странно себя ведёт — сопит и дёргается: то в вперёд, будто открывается, то назад, вроде — передумала.

Мелиссой прозывалась травка нашей бабушки. Лекарственным ко всему прочему оказался этот «чистый лимон». Был он, как выяснилось, никакой не травкой, а многолетним на особицу травянистым растением. Стебель его может достигать метровой, весьма приметной высоты, которая пусть не идет в сравнение с яблоней-лимонкой, всё же располагается повыше одуванчиков. Тех самых одуванчиков, что всегда готовы заселять овощные грядки, а не только одни лишь подзаборные проёмы и обочины канав.

Я прилетела на Кубу на 19 дней и в первый же вечер поняла, что меня ждет путешествие, полное сюрпризов. Комната в доме на набережной Малекон в Гаване, которую я забронировала через Airbnb, была не то чтобы не готова к приезду — занята другим постояльцем. В этот вечер меня не ждали, и я безуспешно стучала в решетчатую дверь дома битых 20 минут.

В первый раз она увидела их много лет назад. В то время Надежда лежала в районном роддоме, куда её привезли прямо с огорода, в чем была: растянутых трико и линялой мужниной рубахе. Самый подходящий для возни на грядках наряд. Осень в деревне — кипучая пора. К труду Надя привыкла с малолетства. Отец погиб на фронте, мать осталась с оравой ребятишек, Надя — старшая. Росла она бойкой, смышленой девчонкой, очень любила читать, но после семилетки о дальнейшей учебе даже не заговаривала: помогала матери поднимать братьев и сестер.

На длинные новогодние праздники мама и пятилетняя Диана махнули в гости к бабушке. Та жила в небольшом райцентре и после выхода на пенсию подрабатывала соцработником. Пока мама наслаждалась общением с подругами детства, бабушка брала внучку на выезды к своим подопечным: продуктами и лекарствами их требовалось обеспечивать и в выходные. Когда на третьи сутки, усталые от беготни по гастрономам и аптекам, бабушка с внучкой вернулись под вечер домой, Диана недовольно пробурчала...