Песок медленно добирается до окон, распахнутых для приятного сквозняка, и начинает пересыпаться через подоконники, сметая горшки с комнатными цветами, заполняя всё пространство первого этажа, погребая под собой мебель, уютные диваны с подушками, чайный столик с надломленной плиткой шоколада, недопитым кофе и пепельницей, в которой ещё дымятся плохо затушенные изящные сигареты.

Рожи черные, зубы белые, глаза веселые. Люди разнохарактерные, красочные — спаянные делом и истинно гордым когда-то, да и теперь звучным именем. Тимофей, детина с солидным животом, мешком подбородка и короткими руками, отчего-то воссоздающий Будду, страшенный любитель цветастых рубашек.

Русские, уже давно живущие в Швейцарии, они говорили по-французски - терраса ресторана была полна соотечественников, и супруги не хотели, чтобы их разговор слышали и понимали.

Мы любили выезжать в старый район города – там не было многоэтажных построек, да и машины встречались нечасто. Но зато там была уйма собак, которые очень любили гоняться за велосипедистами. Разгонишься по длиннющей безжизненной улице, свистнешь, как соловей-разбойник, – и вот уже за тобой несется целая свора собак.

Петр часто, оглядываясь, вспоминал свое дворовое детство. Ностальжи… Дети шестидесятых и семидесятых… Такси — страшная редкость, на которую денег вечно не хватало, а о бомбилах тогда никто слыхом не слыхивал. И никаких тебе ремней и подушек безопасности. Деревня летом… От станции — телега, запряженная кроткой по старости, еле бредущей лошадкой, и это — не сравнимое ни с чем удовольствие.

Каждый день, если он ясный, в то время, когда солнце уже движется к закату, но еще держится достаточно высоко, косые лучи теплого света протягиваются от старой, покосившейся калитки до самого дома. Деревянные штакетины расчесывают солнце, как пальцы разбирают пряди волос.

Племянник мой, Олег, отменный парень, женился на Яне, соответственно, приятной особе. По случаю приятности у нее сложился папа, Адим. Это по родословной — аристократия еще свердловских времен. Он всю жил аристократическим образом дружил с Жорой Джербиновым, который по молодости женился на красивой Ире, соорудил пару дочерей и тут же уехал, будучи продвинутым по тем временам специалистом в модных технических областях, курировать несколько кэгэбэшным способом некие советские проекты в Африке и прочих досягаемых ареалах.

Плотно попав башмаком в висок, здоровяк сбил его этим на грязную землю, и с удовольствием наступил толстой подошвой на лицо. Громко харкнул, взлетели с близкого, высокого и сумрачного дерева испуганные вороны.

Свет ударил в глаза, плотоядное чавканье грота заглохло. Заметив её, Артём перевернулся на спину и застыл звездой над космической тьмой глубин. Вода плескала ему в лицо, перекатывалась через сомкнутые глаза. Рита распласталась рядом. Они лежали любовниками на гигантской роскошной постели, тяжело дыша, утратив желания, и лишь бессильно касались друг друга пальцами.

Тихим сентябрьским вечером Стецько стоял на плацу, перед отдельным зданием, где нес круглосуточную службу дежурный по части. Энша только что обстоятельно выбранил начфиза из-за нескольких недовыловленных из открытого бассейна листьев: «Нарушение однообразия водной глади!», – и теперь ублаженно вертел на пальце кольцо со связкой ключей, мурлыкая под нос что-то новенькое из ругательного репертуара.