Мелиссой прозывалась травка нашей бабушки. Лекарственным ко всему прочему оказался этот «чистый лимон». Был он, как выяснилось, никакой не травкой, а многолетним на особицу травянистым растением. Стебель его может достигать метровой, весьма приметной высоты, которая пусть не идет в сравнение с яблоней-лимонкой, всё же располагается повыше одуванчиков. Тех самых одуванчиков, что всегда готовы заселять овощные грядки, а не только одни лишь подзаборные проёмы и обочины канав.

Я прилетела на Кубу на 19 дней и в первый же вечер поняла, что меня ждет путешествие, полное сюрпризов. Комната в доме на набережной Малекон в Гаване, которую я забронировала через Airbnb, была не то чтобы не готова к приезду — занята другим постояльцем. В этот вечер меня не ждали, и я безуспешно стучала в решетчатую дверь дома битых 20 минут.

В первый раз она увидела их много лет назад. В то время Надежда лежала в районном роддоме, куда её привезли прямо с огорода, в чем была: растянутых трико и линялой мужниной рубахе. Самый подходящий для возни на грядках наряд. Осень в деревне — кипучая пора. К труду Надя привыкла с малолетства. Отец погиб на фронте, мать осталась с оравой ребятишек, Надя — старшая. Росла она бойкой, смышленой девчонкой, очень любила читать, но после семилетки о дальнейшей учебе даже не заговаривала: помогала матери поднимать братьев и сестер.

На длинные новогодние праздники мама и пятилетняя Диана махнули в гости к бабушке. Та жила в небольшом райцентре и после выхода на пенсию подрабатывала соцработником. Пока мама наслаждалась общением с подругами детства, бабушка брала внучку на выезды к своим подопечным: продуктами и лекарствами их требовалось обеспечивать и в выходные. Когда на третьи сутки, усталые от беготни по гастрономам и аптекам, бабушка с внучкой вернулись под вечер домой, Диана недовольно пробурчала...

На улице холодало. В голове был праздничный колокольный перезвон. Пролежав несколько минут, Васька поднялся и принюхался к стойкому запаху «Кагора». Душа затосковала. Всё желание сразу же испарилось, словно и не собирался к доброй и безотказной Марь Петровне, когда он увидел одежду в пятнах, где вино, смешанное со снегом, застывало на морозе, превращаясь в корочку.

Некоторые утверждают, что все собаки — на одно лицо, что среди них нет и не может быть личностей, что они не способны на творчество, не понимают ни слов, ни юмора. Мол, у животных только набор инстинктов и рефлексов. Смешные люди. Был у нас овчар — удивительно юморной пёс. Вроде бы простая собака, обычный радостный шалопай с щенячьей любовью к играм, а на само деле — настоящий тонкий шутник, каких поискать.

Как ни странно, но он помнил мое имя. Когда он назвал меня, во мне шевельнулась холодная и жестокая память юности, которую я, как ни стараюсь, все не могу из себя выдавить, как советский че­ловек не может выдавить из себя раба. В моей молодости было вся­кое, и пускаться в воспоминания мне никак не хотелось. Физически ощущая его сухую спазму в горле, я протянул ему еще оставшиеся у меня деньги.

Саньке два с половиной. И все они такие счастливые… Все хохочут… Андрей смотрит на мать и брата, Юля подняла голову вверх, к Саньке, и крепко держит его руками за две ладошки. Все трое смеются. Солнце, лето, счастье… А что это такое — счастье? Слово злобилось и грозило ужалить. Шипящее слово… Как змея. Или обозленная кошка. Кто там еще шипит? Раскаленная плита, если капнешь на нее нечаянно водой. Вода…

Писатели — народ до того дотошный, что про своих они знают всё; и даже подкладка костюма, который носит тот или другой представитель этого говорливого племени, простирана не раз. А костюмы Лисняк носит довольно добротные и обязательно с галстуком. За подкладку не сразу заглянешь. На распашку у него только модное кожаное пальто реглан.

«Есть забава на Руси — ночью слушать Би-би-си!» — Вот и мы с моим батей время от времени предавались этой самой забаве, внимали далёкому Севе Новгородцеву из города Лондона, вещавшего через шум и треск советских глушилок. Чего греха таить, именно из передач этой британской радиостанции, я, тогдашний советский студент-первокурсник, впервые услышал фамилию Солженицын и узнал, что есть запрещённое в СССР (а значит, безусловно интересное!) произведение «В круге первом».