«Есть забава на Руси — ночью слушать Би-би-си!» — Вот и мы с моим батей время от времени предавались этой самой забаве, внимали далёкому Севе Новгородцеву из города Лондона, вещавшего через шум и треск советских глушилок. Чего греха таить, именно из передач этой британской радиостанции, я, тогдашний советский студент-первокурсник, впервые услышал фамилию Солженицын и узнал, что есть запрещённое в СССР (а значит, безусловно интересное!) произведение «В круге первом».

Зимой, когда у Марины началась сессия, она временно вернулась в общагу. Сказала, что ей там легче заниматься, у них с соседками какая-то схема взаимовыручки. Тем не менее, она завалила один зачет и два экзамена. Ничего, не смертельно, я и не от таких хвостов избавлялся. Да и для Рыжика, как я понял, это была обычная ситуация. Я тем временем нашел подработку в одном исследовательском институте. Не совсем официальную, но с перспективами и относительно свободным графиком (можно было отпрашиваться на всякие мероприятия для турклуба). До этого я перебивался временными проектами, но для двоих этого все-таки мало.

Воду Даша носила из колонки, по большей части еще сама. Свисающая на голом, скрученном в узел (чтобы не очень низко было), почерневшем от времени и пыли электрошнуре двухсотваттная матовая лампочка без абажура позволяла предположить, что на дворе двадцатый век, а сверкающая в ее операционном освещении медицинской эмалью газовая плита в углу уточняла датировку — не ранее семидесятых годов.

От работы до остановки — целых десять минут, а потом, как назло, все не те трамваи. Стемнело до черноты. Снег скрипел. Огни города тускнели за облаками пара — курчавые облака тянулись за машинами и автобусами, ползли за пешеходами, цепляясь краем за их головы, наслаивались и клубились. Кроме Веры на остановке было еще шестеро. Все стояли неподвижно, прижав плотно ногу к ноге, как солдатики.

Самоотверженность героя книги восхищала Леонида. В своих мечтах он видел себя геологом. Покорителем недр. Однако вместо этого пришлось строить ракетный полигон в Капустином Яру. Потом работал в Сталинграде, на тракторном заводе. Поругался с мастером цеха. А тот оказался человеком не простым, депутатом верховного совета Советского Союза. И как следствие, на Леонида завели уголовное дело. Повезло. В те годы в тюрьму просто так уже не сажали.

В одиночку Федя здесь еще никогда не бывал. Всегда прилетали на забой серки большой компанией. То есть они сами не били несчастных тюленят и не убивали их дитилином, что лишь как бы гуманнее. Они использовали никому не нужный биологический материал — всё, что оставалось от тюленёнка без шкуры и жира — для разработки мед препаратов и микробиологических сред, такой уж профиль их лаборатории.

Город не был мне родным, сюда я перебрался незадолго до совершеннолетия. Первые впечатления о нем — вездесущая зелень, туннели из многолетних каштанов и кленов, прохлада парков, ну и, конечно, лес, раскинувшийся в самом центре города, забирающийся в его районы по глубоким оврагам. В тот год с камерой «мыльницей» и обычным компасом я впервые спустился с холма в бесконечное зеленое море городского леса.

Обязательное присутствие всех пишущих сотрудников газеты на посиделках — так офицеры саркастически окрестили летучки — Чаров ввел сразу после прихода на редакторский пост. Раньше столь большим коллективом собирались редко, все проблемы, как правило, решала «святая троица» — ответственный редактор, его заместитель и ответственный секретарь. Чаров же решительно потребовал демократии, и нынче всяко журналистское перо начинало свой рабочий день с вычитки новой газеты, а на послеобеденных посиделках обязано было дать ее содержанию личную оценку.