Клянусь – я разглядел её. Нашу псину. Она ползла на брюхе, неестественно вывернув голову. Смотрела в сторону коридора. Дверь оставалась по-прежнему открытой. Морда выражала неописуемый ужас. Невольно я посмотрел туда же…

Щелчком отбросив в сторону уже давно погашенную сигарету, Карлос Зурита медленно, как во сне, расстегнул кобуру, достал пистолет и, ещё более скривившись губами, выстрелил доктору Христофору в затылок. А на рассвете, в неостывшем ещё с прошлого вечера небе над Эбро звено республиканских «чатос» азартно раскрошило пулемётными очередями неуклюжий транспортный самолёт противника, направлявшийся в Берлин.

Скользкая глина, пересекаемая мутными потоками, вздувалась пузырями, так что Евгению Владимировичу пришло в голову, что он ступает по мертвой кладбищенской земле. Но и это необоснованное соображение лишь подогрело азарт искателя приключений; все больше и больше путник удалялся от городских улиц и теплого жилья, от желтого света фонарей...

Никто из спиритов и глазом не успел моргнуть, как крышка гроба с треском отлетела, и наружу с натужным кряхтением полезло что-то огромное, страшное, отдаленно напоминающее допотопное земноводное или прародительницу всех жаб на свете.

Долетел в расчётное время, а припарковался паршиво. Что же там рухнуло внутри купола. Странно, вроде всё закрепил. Только бы не планшет. Если выйдет из строя, второго такого старичка не найти, придётся осваивать новую модель, а это мука смертная! Что же тогда, если не планшет? Так и подмывает выскочить из кабины и вопреки условиям прибытия сразу ворваться в купол, в это перекати-поле...

"Увы! – вздохнул профессор. – Нам неизвестно достоверно, какими возможностями наделен гримуар. Сохранилась легенда, будто сам Амальрих мог с его помощью призвать практически любого демона или покойника, чья эктоплазма не успела еще распасться на элементалы... Думается, что в нашем случае имеет смысл обратиться не к какой-то конкретной личности, а непосредственно к самому духу, самому дэймону демократии..."

Кому придет в голову усомниться, как реагируют милиционеры на явление пожилого алкоголика, трясущегося, как желе, с перепуганной невнятной речью и вытаращенным глазом?

Вот такую историю рассказал мне один премилый Дом, когда мы с моим другом, московским либреттистом Лёвой Бронхом, сидели как обычно в подвальчике «Пельменная СССР» на Пушкинской.

Расскажу эту историю, как слышала ее от покойного Вити Хрящева, а он, в свою очередь, тоже от покойного Юрия Анатольевича Саломаты, бывшего учителя физики и географии, местного барда и романтика, спившегося по принципиальным соображениям и умершего при неясных обстоятельствах. Вот вкратце этот рассказ – он заслуживает быть записанным вне зависимости от того, насколько правдивы изложенные события.

В реальной жизни не больше реального, чем в ваших фантазиях, господин Уэллс... И любое повествование должно быть оправдано. По-простому – жизнью… Или в конце концов смертью. Что, конечно же, намного сложней, брат. Либо тем и другим одновременно, ищущими соприкосновения как здесь, так и там. За чертой. Ни больше ни меньше. Иначе – к чему всё?.. Но это, вы поняли, вступление. Слушайте дальше, господа. Как было, вообще-то, на самом деле.