Геннадий Русаков. Разговоры с богом. — Томск -М.: Водолей Publishers, 2003. - 296с.

Со смертью Юрия Михайловича Лотмана ушла целая эпоха — не только в филологической науке, а в российской культурной жизни. Рассказывать о том, кто такой Юрий Лотман — занятие бессмысленное. Думаю, любой культурный человек, вне зависимости от рода деятельности, вспомнит что-то связанное с этим именем.

Известный уральский поэт Владилен Машковцев почти тайно, нигде не афишируя, много лет работал над исторической книгой, посвященной казачеству Яика. Силуэты ушедших веков, дымка прошлого, манящего нашу память не меньше, чем будущее манит ее, и раньше густо присутствовали в его стихах и балладах. Тянулся к истине.

Есть в русской литературе такие вершинные и, конечно же, загадочные произведения, такие творения духа, в которых запечатлено и выражено само существо человеческой жизни, во всей ее полноте и цельности, неустранимая трагичность и тайна нашего бытия: «Слово о полку Игореве», «Медный всадник», «Тарас Бульба», «Братья Карамазовы», «Тихий Дон»… Можно назвать еще произведения, но других вместо этих назвать невозможно.

В издательстве «Ладога-100» выходит книга Петра Ткаченко «Куда девать Екатерину?». Книга посвящена трагической истории создания и разрушения памятника Екатерине II в Екатеринодаре (Краснодаре) выдающегося скульптора Михаила Осиповича Микешина (1835-1896); автора памятника «Тысячелетие России» в Новгороде.

И сразу вопрос: почему «тайная жизнь»?

Добравшись до архивов компартии и КГБ, автор книги с тем же названием, писатель Валентин Осипов, был искренне изумлен обилием не тронутых журналистами и литературоведами документов Шолохова и о Шолохове.

Попробуйте себя проверить: что вам лично известно о Нобелевском лауреате Михаиле Александровиче Шолохове.

Боюсь, сдам очерк в редакцию, а мне скажут: "Ну вот, на­грузил его именами, Георгия Константиновича Жукова вставил, о Брежневе затеял разговор, к чему? Есть писатель Николай Воронов - давай о нем, давай о его творчестве!" А я про себя подумаю: "Ух, умертвители ветра, шума деревьев, стона совы, грохота гроз, вам клади на стол, под ножницы ваши только "о нем", только "о его" внешнем облике дела, а где он родился, где рос, кого любил, кто протянул ему ладонь надежды - не нужно?

Уж если о чем тоскует русский человек, во всех поколениях, так я, скажу уверенно, - о дедах. Нету их. Ну, оглянись, ну, покрути головой - есть? Нету. Кого на Руси бьют чаще и больше всех? Дедов. Били их - на Японской, Германской, Гражданской, Финской, Польской, били их на разных границах, но особо их били, прямо убивали, - в ягодовских, бериевских, да разве упомнить, - в дзержинско-менжинских и ежовских подвалах, на Соловках, в Сибири, на Колыме, на Певеке, на Чукотке и в прочих лагерях.

Позднее, в период обострения внутренней борьбы, уже начиная понимать, что убийство совершено напрасно, но еще не раскаявшись, и только жалея, что он оказался всего лишь «тварью дрожащей», Раскольников видит четвертое сновидение. Мысли-рассуждения его перед сном говорят о том, что и в сердце, и в разуме его происходит раздирание (в христианской практике - «поселился дьявол»), все ожесточается борьба добра и зла, любви и ненависти: