- Чего ты дрожишь? - удивился второй демон, до этого молчавший. - Ты, конечно, непутевое отродье нашего царства, но не до такой же степени, чтобы тебя прямиком в рай ссылать. Да еще навсегда. Туда вообще редко кого отправляют и только самых провинившихся. Черт вздохнул с облегчением. Но тут первый демон злорадно захихикал и сказал: - Но шибко тоже не радуйся...

После развода с женой я почти перестал спать, по ночам меня мучили ужасные голов-ные боли и все время преследовали видения из прошлого – возникало то, что хотелось за-быть. У каждого в жизни есть поступки, о которых не хочется вспоминать. И если у чело-века нормально с нервами, он приказывает себе забыть все и не мучиться угрызениями совести.

Гурьев был филолог и работал в газете. В его жизни происходили перемены, и он был как бы оглушен многообразием и богатством открывающихся возможностей. Казалось, что можно выбрать все и сразу, однако выбирать не было сил — он думал, что все случится как-нибудь потом и само собой. Сейчас же Гурьеву хватало сил только на то, чтобы, уперев ноющие колени в спинку переднего кресла, с тихой улыбкой ждать возвращения в город у моря.

...Так и видится сияющая злорадная улыбка контролёра на магаданской приёмке: «А, писатель. 58-я… 10 лет. Давай его, Вася, в политотдел, на стенгазету. Пусть поучится там правильно лепить буквы за страну. Пшёл!».

Перед тем как… Рашид попросил у меня книжку американского писателя О. Генри. Но я по лени своей соврал, сказав, что этих рассказов нет в моей библиотеке, а в публичную идти не хотелось. Я принес ему целофанизированный кирпичик какого–то современного автора, то ли Минаева, то ли Минкина. В этой прозе герои постоянно были сексуально озабочены.

В городке творились дела мрачные и тревожные. Джин, выгнанный из бутылки, был вовсе не безымянный, он имел отвратительное имя: кризис. А поскольку ещё и нрава оказался паскудного, то затеял игру. Что–то типа «Морского боя». Но не на тетрадном листочке в клеточку, а по–крупному. Причём этот кризис был ловким игроком!

Как и все югославы, Кустурица оказался небритым, неряшливым, крупным мужчиной, который играл в брутальность. Бандерас для бедных, подумал я. Еще я подумал о том, что он всех уже, и себя прежде всего, задолбал солнцем, вином и цыганами. С другой стороны, вспомнил я, мои темы тоже не отличаются разнообразием. Так что я просто присел рядом с ним, поздоровался и взял пива. Не люблю, когда на меня давят.

Середина лета зашла за тучу, а потом, спустившись с небес, скрылась за углом. Середина лета расступилась, порвалась надвое, как пыльный холст папы Карло, освобождая путь иссиня-черным снежным облакам, которые шли по Москве, по этому спальному району, шагали к разрушенному мною храму...

Судно, на котором их уже ждали, оказалось паромом с двумя флагами, американским и еще одним, совершенно красным, но вместо серпа и молота Берку заметил на нем двуглавого и совершенно черного орла. На борту парома Пантелеймон заметил надпись – JAMES BELUSHI. «Что за чертовщина», - подумал он, но долго размышлять было некогда...

Смысл речи полковника Сидорова довольно прост: некий объект «М» существует в сердце каждого солдата, и в силу ряда причин этот объект не ограничивается одной лишь милой мордашкой. Настоящая любовь гораздо больше и вмещает в себя не только множество лиц вплоть до всего человечества, но и бесконечное звездное небо над головой...