Потом мы выпили за великую науку – уфологию! Потом за наше Правительство, за Путина, потом за Газпром, и позже, помнится, мы ещё за Аллу Пугачёву и Ирину Хакамаду выпили дважды.

Евгений Москвин дебютировал в нашем журнале в 2005 году рассказом "Цирк": http://www.hrono.ru/text/ru/moskvin0305.html. С тех пор последовали десятки публикаций в толстых журналах, сейчас он - уже известный автор. Вот что о рассказе "Сумраки" пишет Валерий Попов: "Евгений Москвин ярко демонстрирует нам, как форма может управлять содержанием. Из гипнотической, сонной, монотонной, плотной атмосферы переполненной электрички пытаются вырваться и взлететь мысли и ассоциации притиснутых друг к другу людей, но в этой среде, которая и является главной сутью рассказа, все слипается и вязнет, подобно мухам в янтаре, и застывает причудливым и необъяснимым узором". Мы поздравляем молодого автора с выходом книги рассказов в издательстве "Алетейя" и публикуем рассказ из книги.

Это Город, очумелой саранчой мотается, прыгает вокруг него на длинных, коленчатых ногах своих улиц; таращится в него, слепящими солнцем, тысячами окон своих огромных, безразличных глаз. Выпуклых, сетчатых глаз насекомого… Он ошалело вдыхает терпкий настой сирени, сладкую дурь бензина, сутолоку, чужие разговоры, жесты…

Непосредственный начальник Светланы Александровны внимательно проследил, у всех ли налито в стаканы и фужеры и, преодолевая внезапный холодок в груди от нестандартности возникшей ситуации, бодро провозгласил тост за здоровье виновницы торжества, за её счастье, благополучие и произнёс слова поздравления с днём рождения подчинённой.

Не успел сказать, как в одной руке пол-литровую держу, а в другой банку с огурцами. Присел за столик, налил, выпил. В голове хорошо так стало, мысли разные поползли. Домой идти уже расхотелось – да и вообще, какого чёрта я там забыл? Здесь теперь жить буду!

У него была совсем не подходящая ему улыбка некогда счастливого человека – улыбка, уцелевшая по недоразумению, как роскошный бархатный берет на голове нищего погорельца. Она и сама знала об этом, а потому немедленно спряталась, едва блеснув. Чего он так боится? Уронить зажигалку?

Пока два майора совместными лихорадочными усилиями брали дверной проём, намертво застряв в нём, грузный подполковник в оцепенении, с выпученными в ужасе глазами и перекошенной физиономией пялился на зацепившуюся за его ботинок лимонку.

Утёнок приковылял ко мне, присел и словно котёнок прислонился к бедру. Потом отошёл к убитой утке, к матери мёртвой своей, и глядит на меня глазками-смородинками. Утка, видимо, остыла, утёнок опять приковылял ко мне, забрался в большую вязаную шапку, и всё глядит: то на меня, то на собаку. Так, в шапке, я и принёс его в избу Игоря Павловича.

Марсель страшно шепелявит, и я понимаю, что он не лжёт. После сотрудничества с милицией многие разговаривают именно так.

Слушая Ивана Сергеевича, поэта, критика, редактора эклектичного литературного журнала «Вольный лист», как будто покидающего истинного себя, поражаешься, насколько богато его воображение, и одновременно грустишь – парень не в себе, явно нуждается в психиатрической помощи. И точно, когда он показывает ценники на выписываемых препаратах и слегка улыбается, понимаешь – друг в опасности.