Я вспоминаю, как шести-семилетний я, дитя войны, рисовал атаку наших на фашистов: стволы орудий всех танков на земле и корпуса штурмовиков ИЛ-2 в небе были параллельны друг другу. – Неудержимость, мол. Но иногда одинаковость очень даже уместна.

Ясно, что на Западе ахнули, читая такого писателя. Оттуда центр революционного движения переходил в Россию. На Западе среднему классу (и художникам) капитализм казался всё более и более улучшающимся. Только их совесть тревожилась об уходящей революционности. А тут писатель пишет о приходящей революционности. Это было ново. И Горький стал популярен. И стал денежным мешком, снабжающим революцию в России.

Я улыбаюсь. Пока я читал (с экрана) этот короткий рассказ, «Вербовка» Цыпкина, мне несколько раз пришлось лазить в поисковик и в электронный переводчик. Я смотрел, что такое «HR-менеджер», «эндорфинить» и «ремикс» и переводил «Never let me down again» и, на всякий случай, «Music for the masses».

Примем за доказанное, что Алексей Толстой был ницшеанец. Из принятой за аксиому идеи, что идеалы – инерционны и люди, некий идеал имеющие, быстро его не меняют, следует, что рассказ «Милосердия!» (1918) того же Алексея Толстого порождён тоже идеалом ницшеанского типа.

Хочется поплакаться в жилетку… Тысячи (наверно, тысячи) озарений, причём разнообразно подтверждающихся, не оценены по достоинству.

Добужинский сложился как художник в объединении «Мир искусства» в начале ХХ века. Там большинство было ницшеанцами. Можно ожидать, что ницшеанцем стал и Добужинский. Вообще в начале ХХ века многих тянуло в ницшеанство...

Но… Турандот, будучи ещё и пронзительно умной, вытребовала у отца, императора Альтоума, закон о смертной казни любого жениха, не угадавшего ответа на её загадки. Образ того, что в коммунистическое прекрасное будущее, как в рай, не попадёшь, если с червоточиной.