Я родился в 1936-ом году. Ты наверняка думал, что у меня были мама и папа, но их не было. Я рос круглым сиротой, как и ты. Ни отца, ни матери не знал, совершенно не помню их лиц. Мать пропала без вести, отец, композитор и музыкант, перед войной выехал в Бельгию. Как ему удалось это - неизвестно. Факт один - эмигрировал. Здесь папу не исполняли, и ничего от него не сохранилось, ни фото, ни писем. У меня нет даже дня рожденья. Никто и никогда не говорил мне, какого месяца и числа я родился. Не знать об этом - какое-то особое состояние памяти. Вернее, беспамятства.

На улице был жаркий полдень, когда Владик вышел во двор. Вернее, не вышел, а выпал из двери подъезда: перевесил велосипед. Пыльные педали крутнулись, одна из них глухо стукнулась об асфальт, и Владик лицом к лицу оказался с широкой трещиной. Оттуда на него с любопытством глянул черный жук. Шевельнул усиком.

Владик потер ушибленный подбородок и сжал крепко кулак, чтобы не заплакать.

Рядом кто-то засмеялся. Еще не видя кто, Владик насупился.

-Больно? - поинтересовался тоненький голос.

Владик кивнул. Встал, старательно отряхивая грязную штанину.

Ольга Васильевна, двадцативосьмилетняя учительница изобразительного искусства, прибежала сегодня в школу ни свет, ни заря. Двери были еще заперты, и ей пришлось долго стучать сначала своим маленьким кулачком, потом ключом от кабинета и даже каблуком изящного сапожка, повернувшись спиною, пока недовольно ворчащий охранник не появился откуда-то из глубин коридора и не впустил ее.

- Носит нелегкая, вечером не выгонишь, утром черт-те во сколько, уж ночевали бы тут вовсе.

Посвящается другу, Андрею Литвинову,
который знает много разных историй,
а один раз пожаловался мне на котов.

Собака Черная Перчатка почувствовала себя оскорбленной. Но в ней тут же шевельнулось и любопытство. Если она - всего лишь “придаток”, то придаток к чему? К чему-нибудь ничтожному, или, наоборот, - к великому?

Не был рябым Митька, а был сильно веснушчатым и конопатым. До рыжести. А звали Митьку - Ручей. Ручьи любил, значит. В детстве я так дружил с Митькой, что врозь мы никуда и не ходили - только вместе. Рыбачить, летом, вместе. На лыжах, зимой, вместе. И в школе учились вместе.

Огромное, необозримое море плескалось у ее ног, оно было покорным и ласковым, будто большой пес, и так же старалось преданно лизнуть ногу своей хозяйки. Теплый ветер игриво подхватывал подол ее летнего сарафана, нахально приподнимал его, закручивал вокруг ног. Нежаркое солнце нежно согревало плечи, грудь и руки, только стопы ног холодила прозрачная голубизна морской воды. Вдали, за молом, белоснежный лайнер с тремя огромными трубами, неспешно, будто красуясь, выходил из порта. Вот от одной из труб оторвался клуб дыма и лайнер издал прощальный гудок.

Молодой автор, Юрий Орлов месяц назад отнес в редакцию иллюстрированного журнала «Порыв» свою повесть о нежной и тонкой первой любви подростков «Любовь и песня». Соседка, Юлия Матвеевна, старый труженик печати, рекомендовала именно этот журнал беременной жене Юрия: «Там очень хорошо платят». Это очень привлекало - последнее время с деньгами было туговато, даже квартплату и за свет не платили уже полгода.

Сухой треск, потом гулкие перекаты, как будто возле моего барака замкнули клеммы всех электростанций. Такого я еще не видел. Вспыхивало не в глазах, в мозгу.

«Вот так ночь! Вот так Дагестан! Вот так Расул Гамзатов!»

Это возникало в голове в перерывах между вспышками, треском и грохотом.

Старый пруд

Чего только не рассказывали в нашем ауле про батыра Бикея, каких только подвигов ему не приписывали, и не было у нас, младших дочерей всеми уважаемого Сатлы, большего желания, чем увидеть его, хотя бы издали. А когда сбылась наша мечта, и в один из солнечных весенних дней батыр Бикей в окружении верных товарищей неспешно въехал в наш аул и приостановился, гарцуя на своем скакуне, около юрты главы рода, восхищению нашему не было предела.