ГОДЫ УЧЕНИЙ
От жизни, ясной и таинственной,
Что тут осталось? Провидения
Орудья, как  порядок истинный,
Он вроде Всенощного бдения.

Он вроде славного Виргилия,
В Аду вожатого иль брата,
Что проницает без усилия
Все времена живого Ада.

Тут всё не слитно, не раздельно,
И толкованьям нет веленья,
Фрагментами, но корабельными,
Находит, вроде избавленья.

Ты, юность, мгла средневековая,
О да, Фортуна пошутила,
Да вот дорога неготовая,
Как твердь, и ясно ощутима.

(из цикла «Вполголоса»)

ЧИТАЯ СКАЗКИ

Оставьте мне возможность парусов,
оставьте голос башенных часов —
карета не успеет превратиться,
и я домчусь, как ласточка, быстра,
до месяцев у зимнего костра,
попутно подобрав перо Жар-птицы.

***
Я, как в раю, работаю на крыше
И между делом песни птичьи слышу
В густых кустах, и черт их разберет,
О чем душа так радостно поет?

Над пальмами проворною иглою
Шьет попугай немыслимой петлею
Узор зеленый. Густо дышит жар
И бабочка пылает, как пожар,
На лезвии горячего зубила...
Ах, чтоб оно вовеки не остыло!

Лью воду на него, глотаю сам
И синим, нестерпимым небесам
Пою хвалы за то, что жизнь порою
Мне кажется веселою игрою.

***
Конечно будет там, за пыльным пледом

***
А когда он вернётся?
Никогда — в никуда,
И скользит его солнце
По фонтанным мостам,

По чугунной водице,
Где летейский покой,
Где уже не приснится
Ветер дальней Сумской

И Поэзии площадь,
И Собор, и базар,
Стрелки Лопанской рощи,
Лета южного жар.

каста
 

Где саду цвесть – белеет остов,
а мы краснеем для контраста,
лазутчики из девяностых,
нас – каста.

Неприкасаемая свора,
в напрасной нежности жестоких
солдат, не вынесших фавора,
не стойких.

Так высоты все ниже градус,
и будто нет звезды позорней,
чем та, что выпала на радость
в наш лепрозорий.

Лечить отпетых нет причины,
и что в сердцах не налабай ты,
мы – сто пудов – неизлечимы,
нас килобайты.

* * *

Обычно нынче облачно.
В прогноз чего ж глядеть?!
Осенний этот обморок,
Звеня, разбудит медь.

Гляжу заворожённо я
на листья под ногой:
– Простите уж прохожего,
Нарушил ваш покой…

Вот треуголка птичья
над рощею:
– Adieu!*
Есть у неё в наличии
приют в ином краю.

А у меня в наличии –
снежинки в створе  рам.
И ждёт меня Подлипичье,
Казанский старый храм.
 

* * *

*** 

В последний вагон электрички скользнуть.
И тут же забыть пустырей гобелены.
Пульсирует звёзд раскаленная ртуть
Над всей моей крымской осенней вселенной.
Беспечно уснуть на скамейке под стук
Колёс; пробуждаться от резкого свиста.
Вернуться домой, разгоняя тоску
Нелепою шуткой ночного таксиста.
Увидеть, что тополь дрожит, как фарфор
Фамильный. Над ним облака без движенья.
И холм городской, как библейский Фавор,
Где хочется веровать в Преображенье…
 

На тревожную ночь в отечестве

Стал я спать безпокойно и плохо.

Снится плеск пересохшей реки,

Снятся строек заброшенных грохот

И заводов умерших гудки, -

Запрещенные при Маленкове,

Чтобы нам не насиловать слух. –

Нет во снах моих плоти и крови

Лишь трусливо мятущийся дух,

Лишь предатель Победы железной,

Переметчик небесных Начал

Суетится во снах, безтелесный,

Мародерствует по мелочам.

Taк ли прежде со мною бывало?

Помолился - и тотчас уснул: