ТАКАЯ ОСЕНЬ

Идут дожди в краю родном,

И лес в уборе золотом

Блестит от влаги.

И птиц, стремящихся на юг

Прочь от грядущих зимних вьюг,

Спешат ватаги.

Стоят скирды среди полей,

А ветер свищет всё сильней

И рвёт солому.

Сидишь и выйти нелегко,

А выйдешь, так недалеко,

Поближе к дому.

А в доме вытоплена печь.

Перина взбита, можно лечь.

За дверью просинь.     

И целый день как на цепи –

ОТТЕНКИ

Ловец хрустальных состояний,
Не кратных тридцати семи!
Поймай пятнадцать расставаний,
А на шестнадцатом – пойми,

Что обретенья и потери
Взаимно отображены
То многоцветностью истерик,
То белым тоном тишины.

Когда в пыли угрюмой ночи
К нам страх врывается, как тать,
То все оттенки одиночеств
По пальцам не пересчитать,

И опрокинутое завтра
В ещё глубокое вчера
Чернильной каплею азарта
Стекает с кончика пера.

Свет проливавший по капле дрожащими пальцами,
опохмелённый и неутомительно благостный,
словно бездомный, застенчиво всем улыбается –
город, умытый слезами блаженного августа.
 
Стёрлись значения слов из проспавшейся памяти,
чтобы по-новому можно их было использовать
или сплетаться цветами в безбожном орнаменте,
белое с красным мешая в погоне за розовым.
 
Благословлённые радостью чревоугодия
и сумасбродством снимать августейшую пошлину,
несогрешившие и неразменно свободные

Который день питаюсь как пастух:

Хлеб-сыр, вино, стакан воды холодной…

Здесь тишина, я просто часть природы,

Душа живая, названная вслух.

Дорогу вниз указывает куст,

Сейчас источник встретит, солнце, сосны…

Спокойствие, похожее на грусть,

Целует в лоб. Еще не стала взрослой

И все во мне как в детстве, как всегда,

Еще расту и ничего не знаю,

Деревья только ниже и вода

Какую-то другую отражает:

Красивую и стройную жену.

Она дрожит в воде, глядит украдкой,

                     ной цветок

хрупкое утро

сдержанный свет

кроткая ночь

страстная тьма

азалия

                 ной цветок

он одинок

цветка чистота

тайна цветка

акация

ЛУННЫЙ КНЯЗЬ ГОТОВИТСЯ К ВОЙНЕ

Лунных княжеств медные заборы.

Маятник изогнутых теней.

Время сна. Озёра холодней

Сумрака, сжимающего горы.

Лунный князь готовится к войне,

Мысленно полки свои считает.

И стальной костюм его блистает,

И алмазный жертвенник в огне.

Злая пыль лежит на кораблях.

Нервно дышит лунная княгиня.

Ходит радость тропами другими,

Расстилая утро на полях.

Час пришёл. Оскален небосвод.

Сцепленье дней – как зубья в шестерёнке –

наматывает нудные года:

не отойдёшь, не постоишь в сторонке…

И проникают в кровь кристаллы льда.

И пульс трепещет, ёкая от дрожи,

и радужки мутнеют по ночам,

и – злой скорняк не выдубит так кожи,

как время отрихтует лица нам.

Уходят дни, вплетаясь в шлейф эпохи,

вплавляясь в вековечный нимб зари…

Так на ветру и выдохи и вдохи

в секунду гаснут… что ни говори.

Один, как перст,

Помора крест.

А кто под ним, давно забыто.

Стоит он здесь, за нас моля,

Царю – казна.

Себе добыто –

Покой

И море ледовито,

И ледовитая земля.

***

Лишь бояре пивали в те лета вино,

А ярыжные водку и брагу.

Веселились ярыжки ахти неумно,

А любила их Русь за отвагу.

Отлежавшись в крапиве,

Простившись с женой,

Отмолившись в ближайшей часовне,

Уходили в Сибирь за собольей казной –