Век шагами голубиными
Сам идёт и тянет к яме
Можжевельники с рябинами,
Воробьёв со снегирями,
Птичьи пения и бдения
Гладят время взад-вперёд
И уходят в сновидения,
Что никто не разберёт.

Век бредёт низиной трудною
И страданья сторонится,
Но висит над лесотундрою
Птичья слёзка, багряница,
А глаза закрыть — шуршание,
То ли ветви, то ли перья
Шлют прощение, прощание

ГОДЫ УЧЕНИЙ
От жизни, ясной и таинственной,
Что тут осталось? Провидения
Орудья, как  порядок истинный,
Он вроде Всенощного бдения.

Он вроде славного Виргилия,
В Аду вожатого иль брата,
Что проницает без усилия
Все времена живого Ада.

Тут всё не слитно, не раздельно,
И толкованьям нет веленья,
Фрагментами, но корабельными,
Находит, вроде избавленья.

Ты, юность, мгла средневековая,
О да, Фортуна пошутила,
Да вот дорога неготовая,
Как твердь, и ясно ощутима.

(из цикла «Вполголоса»)

ЧИТАЯ СКАЗКИ

Оставьте мне возможность парусов,
оставьте голос башенных часов —
карета не успеет превратиться,
и я домчусь, как ласточка, быстра,
до месяцев у зимнего костра,
попутно подобрав перо Жар-птицы.

***
Я, как в раю, работаю на крыше
И между делом песни птичьи слышу
В густых кустах, и черт их разберет,
О чем душа так радостно поет?

Над пальмами проворною иглою
Шьет попугай немыслимой петлею
Узор зеленый. Густо дышит жар
И бабочка пылает, как пожар,
На лезвии горячего зубила...
Ах, чтоб оно вовеки не остыло!

Лью воду на него, глотаю сам
И синим, нестерпимым небесам
Пою хвалы за то, что жизнь порою
Мне кажется веселою игрою.

***
Конечно будет там, за пыльным пледом

***
А когда он вернётся?
Никогда — в никуда,
И скользит его солнце
По фонтанным мостам,

По чугунной водице,
Где летейский покой,
Где уже не приснится
Ветер дальней Сумской

И Поэзии площадь,
И Собор, и базар,
Стрелки Лопанской рощи,
Лета южного жар.

каста
 

Где саду цвесть – белеет остов,
а мы краснеем для контраста,
лазутчики из девяностых,
нас – каста.

Неприкасаемая свора,
в напрасной нежности жестоких
солдат, не вынесших фавора,
не стойких.

Так высоты все ниже градус,
и будто нет звезды позорней,
чем та, что выпала на радость
в наш лепрозорий.

Лечить отпетых нет причины,
и что в сердцах не налабай ты,
мы – сто пудов – неизлечимы,
нас килобайты.