КУБА ЛИБРЕ
Наташе

Улыбнёмся и погибнем,
но пластинка доиграет.
Майский вечер Куба либре
по стаканам разливает.

Будет больно гибнуть, Ната,
будет страшно и неловко.
У рассвета взгляд солдата
и пехотная винтовка.

Целовать твои коленки
сладко, Ната, и тем паче,
что с утра стоять у стенки,
напевая и не плача.

Эта белая дорога —
Словно белая молитва...
Сколько солнца, сколько Бога
Над землей моей  разлито!
Камень треснувший лиловый
Не отбрасывает тени.
Льется огненное слово
В души детские растений.
И к земле так близко небо,
И так много синей шири,
Будто вправду смерти нету
В этом мире.

В дороге их вела одна звезда вдали,
Но скрылась вдруг она — и стал весь мир темнее.
Два Белые Волхва, чья родина — Халдея,
Чертили посохом то знак, то круг в пыли,

Расчёты делали и бороды скребли,
Но тщетно! Не нашлась хотя б одна идея.
Где путеводный свет?! От горя холодея,
Шатры поставили и плача спать легли.

Но бедный Чёрный Царь, презрен двумя другими,
Сказал: «Не мы одни... Есть жажда нестерпимей:

***
Печальный философский пароход
Вдаль отплывал по воле негодяев.
Иван Ильин и Николай Бердяев,
Учёный и профессорский народ.

Холодным нетерпеньем сентября
Он покидал пределы Петрограда.
Чужбина — вот философу награда,
Вот любомудру алая заря.

ПАСТОРАЛЬ
                        Н. П.
Там, за дальней норой,
там, где небо — горой,
поросло всё подлеском да ельником, —

ТИХИЕ РАДОСТИ
Тихие радости наши — лишь отголоски дождей.
Солнце из глиняной чаши льётся быстрей и вольней,
Синее дно раскалилось, поберегись, пригубив.
Где тебя, лето, носило?  Я ли тебя не любил?
Я ли тебя? Покажись-ка...  плавится воздуха медь,
Счастье так ярко и близко, что невозможно терпеть —
Блещут в стремительной речке, словно монеты, лещи,

***
Над водой зависла стрекоза,
плачет за кладбищем зимородок.
У любви упрямый подбородок
и животворящие глаза.

После дождя
Умытый мир. И смирно облака
Скользят по глади неба — пеной мыльной.
И синь небес нам стала так близка,
Что в каждой луже скрыт ее посыльный.
И горным хрусталем искрит асфальт.
И луч слепит таким прозрачным блеском,
Что мы, прищурившись, сложить из смальт
Осколков можем нашей жизни фреску.
Так чистота разлита меж людьми,

АВГУСТОВСКОЕ
До земли опустились тяжёлые ветки.
Листья словно нарезаны по трафарету.
И доступен, без лестницы и табуретки,
Урожай — оправданье иссякшему лету.

УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК
На Арбате пахнет шоколадом,
лето приближается к концу,
жизнь его была б, пожалуй, адом,
если бы не кепочка к лицу,
если бы не тонкий абрис Божий,
сквозь грунтовку лет и зим наждак
проскользнувший, словно бы прохожий,
вглубь души, где мука и нужда.
Но его отточен карандашик
о совсем другие образа —
в отсветах чекушек и рюмашек
оживают кроличьи глаза.
О читает в их безмолвном крике: