***
Над водой зависла стрекоза,
плачет за кладбищем зимородок.
У любви упрямый подбородок
и животворящие глаза.

После дождя
Умытый мир. И смирно облака
Скользят по глади неба — пеной мыльной.
И синь небес нам стала так близка,
Что в каждой луже скрыт ее посыльный.
И горным хрусталем искрит асфальт.
И луч слепит таким прозрачным блеском,
Что мы, прищурившись, сложить из смальт
Осколков можем нашей жизни фреску.
Так чистота разлита меж людьми,

АВГУСТОВСКОЕ
До земли опустились тяжёлые ветки.
Листья словно нарезаны по трафарету.
И доступен, без лестницы и табуретки,
Урожай — оправданье иссякшему лету.

УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК
На Арбате пахнет шоколадом,
лето приближается к концу,
жизнь его была б, пожалуй, адом,
если бы не кепочка к лицу,
если бы не тонкий абрис Божий,
сквозь грунтовку лет и зим наждак
проскользнувший, словно бы прохожий,
вглубь души, где мука и нужда.
Но его отточен карандашик
о совсем другие образа —
в отсветах чекушек и рюмашек
оживают кроличьи глаза.
О читает в их безмолвном крике:

ТАЙНОПИСЬ
Мой философский камень — ключ,
хранящий ИМЯ. Он горюч,
колюч, как ёж и многоигл,
он тайный бред моих сивилл,
танцующих вокруг костра...
Их песни — жара чистота,
и смех, и леденящий вой,
и шёпот рун. Сей частокол
лучистых ровн моя броня,
подковы моего коня
из лада рифм и дроби ритма,
в прожилках огне-лазурита.
Коня нагайкой не хлещу,
лишь тихо глажу по плечу.

Был я мальчишка, мальчик черноволосый, гибкий, неудержимый,
По ночам мы воровали яблоки из садов, просто было от пуза дури,
По очереди, вместе, друг у друга, так мы дружили.
Яблоки падали с веток, падали груши — дули.
Те, что остались висеть, дугами ветки гнули.

ЧЕТВЕРО БЫЛО НАС…
Четверо было нас — дружная, добрая,

Тихая наша семья:

***

Этот белый, почти что сизый
бок стены саманной —
будто стекает с карниза
светлый ручей тумана.

КАЛИНА
У Калинова моста
Нечисть вьется неспроста.
Здесь душа девицы стынет,
Ждет-печалится в Калине,

***

Небо упало на город — и вот
в детскую комнату новый привод.

Лужи втянули в себя облака.
Дата и подпись, что в курсе УК.