У самого Черного моря
Стоит трехэтажный коттедж...
Два месяца мыкал там горе,
Родилось меня что допрежь...

Между тополей, кипарисов
На фоне горы голубом
Стоит он, лишенный абриса, —
Не то белый гриб, не то гном!..

С балкона под самою крышкой
На море, когда не у дел, —
Все чаще не юнгой уж с вышки,
А словно пожарный глядел...

*

Труд творческий... труд, шут возьми!
Труд... не из них ли, не из легких? –
Подьем /плюс-минус о восьми/,
Зарядка /две, – одна для легких/

Аз есмь строка, живу я, мерой остр.

За семь морей ростка я вижу рост.

Я в мире – сирота.

Я в Риме – Ариост.

*

Ловя рассыпанную тень,

я говорю: какое лето!

Там то цветёт, мелькает это,

не умолкая ни на день.

Ни на минуту не минует

нас бремя этой суеты,

миры мушиные тоскуют,

шуршат мышиные миры…

*

Ненависть – опора

ненадёжная

не на ней стоишь ты,

настоящее,

разрядится злобою

заряженный

расплетётся плеть его

                  ***

Иванова ночь…

                          Век двадцать первый…

Сквозь небоскреб

                             прорастает древо…

Пара влюбленных

Какие страсти кипят там внизу –

                                          у пивного ларька,

Приходит жена, пытается увести мужа,

Мужик шатается после очередного пинка,

Здоровая баба, и он ей зачем-то нужен.

Кажется, время остановилось

* * *

Неотвратимо сбываются сны –

нет в том ни воли моей, ни вины,

но неизбежно всплывают со дна

новых ночей – за волною волна...

Вспыхнет вопрос и погаснет ответ.

Радости мне во всеведенье нет.

Чтоб ни свершилось на этой земле –

катится мир по кривой колее.

Вещие очи открою во мглу

и ничего изменить не могу.

Из-под ресниц поглядит пустота.

Скорбным молчаньем замкнуты уста.

И, узнавая улыбку твою,

ЕДЕМ С ПАПОЙ НА МАШИНЕ

На небе монтажная пена,

и дует, как будто из фена,

мы гоним по самой жаре.

Обочь проплывают сирени,

под ними чернильные тени,

как пятна на чистом ковре.

НА АЛЛЕЕ ВОИНСКОЙ СЛАВЫ

Буквы чёрные на обелисках –
Светлой памяти горестный груз.
В этих скорбных, безжалостных списках
Пофамильно вся названа Русь.

На земле были сроки их кратки.
Имена, имена, имена...
Собрала в алфавитном порядке
Миллионы трагедий война.

Эта рана горит и поныне.
Гладит мрамор холодный рука.
Наши павшие... Спите, родные.
От живых вам поклон на века!


ТАБАК

                                  ***

Это было давно – и прошло, точно не было вовсе.

Троллейбусы уходят в темноту,

дрожат дворцы, опущенные в воду,

и прирастают крыльями ко льду

по-птичьему раскинутые своды.

Опять ты здесь, безумец и летун,

опять за ночь ты платишь чистоганом,

и, словно мышь, накрытая стаканом,

ты мечешься на каменном мосту.

Всё – лже-любовь: мгновенности реки,

твои глаза, закрытые ладонью,

и всплеск твоей опущенной руки.

Нас все равно когда-нибудь догонят.

Нас приведут и спросят в темноту:

зачем в ту ночь стояли на мосту?

МОЛЕНИЕ О ДОЖДЕ

кормить с руки что облакам подобно

слагая знаки молний что подобны

словам кормящих кормчего с руки

читать земле огромленное небо

ДИКОВИНЫ

1

Вот лес, что себя созерцает. Сам-друг.

Кедровые кроны и клеверный луг.

Кружение птицы и зверя следы.

И полное небо озёрной воды.

Всё это сам-лес, как и прочее, что

Укрыто листвой и не видел никто.

Но есть и в лесу золотая гора,