***

По убеждениям я полный анархист

Мистический, вослед Г. И. Чулкову.

Я чувствую, как белый этот лист

Весь подчинен божественному слову,

Сквозящему сквозь жалкий разум мой

В его к познанию стремлении убогом.

Совсем не то, что прямо предо мной,

Запечатлеть достойно перед Богом.

Зря Адамович строго так судил

(Да, собственно, его и не спросили),

Сербская поэзия в переводах Елены БУЕВИЧ

Милан РАКИЧ (1875 - 1932)

СИМОНИДА

Ослепили тебя, прекрасная фреска! 
Незамеченный, под покровом ночи,
ни красы твоей не щадя, ни блеска, — 
арбанас* ножом тебе вынул очи.

Но не смог коснуться уст, что молчали, 
утончённого царского лика в нимбе –  
золотой короны, цветной вуали, 
кос тяжёлых твоих под ними...

1

Средь горьких пьяниц и калек

и скоморохов

жил-был дотошный человек,

и жил неплохо.

И мёд пивал, и баб ласкал,

но вот мученье:

приметы времени искал –

для обобщенья.

Поборник выкладок и сумм,

безвестный гений –

он направлял пытливый ум

на суть явлений.

2

Бежали дни, вставали в ряд.

В пиру, на тризне

он бился много лет подряд

над схемой жизни.

Поток событий проходных

переосмыслив,

пытался время взять из них

***

                                   От Южно-Сахалинска к Кунаширу

стезёй морской

идёт паром. Болеют пассажиры

морской тоской.

Но только утро встанет на котурны

над бездной дна, -

*

Трава в саду не шелохнётся,

Застыло солнце как янтарь,

Вода ушла на дно колодца,

Как будто скручена в спираль!

Благоухающий цветами, 

Шиповник вспыхнул – и отцвёл!

Иссяк ручей, и на поляне

Гробам подобны ульи пчёл.

В астрал теперь нетрудно выйти,

Вернуться было бы трудней! –

На подозрительной  орбите

Дух зависает сам-третей;

Иль то двойник из подконвойной

Загробной жизни, где уже

Как конвоир с пустой обоймой

*

Стоят в ночи Ворота Бога,

Блеща глазурной синевой,

Проходит в степь чрез них дорога,

Полузаросшая травой.

Сверкает месяц полноликий,

Звезда мерцает на заре,

Далеких муэдзинов крики

Звучат в предсолнечной поре.

Но вот светило заблистало,

Пройдя привычною тропой,

В телах драконьих засверкало,

Пронзая полуденный зной,

Взмахнуло ясною рукой,

И вмиг великих врат не стало…

Лишь к ночи возвратилось чудо,

Громадой темной и немой,

Камней уложенная груда

1.

Каждый раз уходить из

города

детства, сложившего

тебя, как

карточный домик

складывает

сдавленный отечеством

лейтенант,

на своём первом

новогоднем корпоративе

сдирающий водкой

гортань,

как ты – сдираешь

старый овал сургуча

со своих рук и своего

сердца;

каждый раз уходить

из города,

память которого –

щёлочь,

разъевшая горло

и спину –

потому как если иметь

за собой хоть что-то,

ПЕЙЗАЖ

Полмира объехав без дела,

Поймешь, что полжизни отдашь

За русский пейзаж черно-белый,

Березовый зимний пейзаж.

На дальнем пригорке деревня,

Сороки пустились в полет,

А рядом меж редких деревьев

Охотник с собакой бредет.

Петлянье дороги окольной,

Следы лошадиных подков

И темный шатер колокольни

На фоне сплошных облаков.

Мой друг, путешествий любитель,

Меня перебьет в простоте.

Он где-то подобное видел.

***

Сколько хватит мне силы и мужества

Среди сломленных, слабых, больных

Не застыть от тоски и от ужаса

На просторах Твоих ледяных,

Где с мечтою о солнечном лучике

В темном царстве с разливами рек

С топором и в негодном тулупчике

Бродит страшный лихой человек.

Вот раздолье угрюмым историкам:

По земле, не знакомой с сохой,

Этот самый... в рванье и с топориком...

Так и бродит – лихой и бухой.

Снеговая, бескрайняя, топкая...

Что искал здесь святитель Андрей?

Умоляли пригорки, озера и лес,

задыхаясь под выцветшим сводом небес:

если есть еще кто-нибудь на небеси –

воскреси!

Воскреси хоть заблудшую душу одну,

воскреси опустевшую эту страну,

эту прорву земли,

это скопище вод

воскреси!

Воскреси хоть на время!

И вот

воскресаем всем кладбищем –

Боже, прости! –

на какой-то фальшивой скрежещущей ноте

воскресаем червонной монетой в горсти

и кусками лоснящейся плоти.