Он ушел из дома к другу. Не навсегда, конечно, а на одну ночь и день, ну, может быть, на два. Заснеженный простор искрился сахарным эллектриком и, похоже, фосфоресцировал. Он шагал из Крылатского в Строгино, забирая все больше влево по льду застывшей Москвы-реки. Увы, он был до омерзения трезв, трезвел с каждым шагом, спотыкался и покачивался. Обернувшись на след, убедился, что идет по синусоиде. Она права - опять пьян. Хотя какое в том могло быть сомнение. Сомнения и не было, была только ложь. Ложь и малодушие. И поэтому он орал, ругался, крушил. А что ушел, так это правильно. От себя.